Память дерева - Тина Валлес

Тут, протянув руки к платану, дедушка сделал несколько шагов и прислонился к нему, указывая вверх и глядя на одну из ветвей:

– Скоро она дорастет до окна моей спальни. – Мы с мамой переглянулись и поняли, что речь не о платане на бульваре Ронда. – Не надо. Срубят тебя. Дров из тебя понаделают.

Мы не решились ничего ему сказать: так он и стоял, погруженный в воспоминание, глядя в вышину, поглаживая ствол, качая головой, а мы все крепче и крепче сжимали руки.

– Что вы стоите тут как вкопанные? К земле приросли? Давайте-ка домой! Посмотрим, что Катерина приготовила на обед.

Мы не стали ему говорить, что обед готовит папа. Что мы приросли к земле. Что у нас не пальцы, а ветки.

Паэлья

– Вы как раз вовремя. Рис уже на плите! Накрываем на стол? – подоспел к нам на подмогу король Артур в фартуке и с деревянной ложкой.

Дедушка сел в кресло, и я увидел, как он снова погружается в одно из своих воспоминаний, может быть, опять о вербе. Мама тоже это заметила, поспешно открыла ящик с салфетками, и мы с ней вместе принялись накрывать на стол, как роботы, как два героя комикса, которых объединяет облачко одной и той же мысли. А когда бабушка вышла с нами поздороваться, мы это облачко наспех прогнали.

– Ну, как вы погуляли? Сколько деревьев успели обнять? – Бабушка пыталась сказать что-то приятное, но вопрос получился холодный и колкий.

И тут мама с бабушкой заспорили так, как будто заперлись вдвоем на кухне, только происходило это в самом центре столовой, и они были не одни, мы с дедом были рядом. Заслышав это, я сразу же попытался заглянуть дедушке в глаза, но взгляд у него был отсутствующий: дед всматривался в глубь себя, не видя их и не слыша.

Тогда я попробовал заглянуть в глаза маме, чтобы сообщить ей, что я здесь, что я их слышу, и пусть они лучше где-нибудь запрутся, раз уж решили говорить между собой таким тоном. Но мамин взгляд призывал меня к спокойствию, и она продолжала рассказывать бабушке про деда, про нашу прогулку, про то, как платан на миг превратился в его вербу. Я не мог дальше их слушать, слишком многие вещи они называли своими именами.

И я ушел на кухню к папе, закрыл за собой дверь и стал потерянно смотреть на пузырьки кипящей паэльи, а в голове у меня точно так же кипели мысли, маленькие и твердые, как рисовые зернышки, и я никак не мог ни размягчить их, ни переварить. Я думал, что дедушкина голова полна твердых зернышек риса, которые все больше и больше удаляются друг от друга, а мама и бабушка стараются выбрать из них те, которые еще годятся к употреблению.

– Попробуй-ка и скажи мне, готов ли рис и нужно ли его еще солить.

Если рис недоварился или переварился, это любому понятно, но соль – дело вкуса.

Я подвинул солонку поближе к дедушкиной тарелке.

Вещи своими именами

После обеда мама попросила меня помочь вымыть посуду. Я надулся и стал перетаскивать тарелки на кухню, и когда они все уже были на столешнице, она велела мне закрыть дверь, открыла кран, пустила воду и посадила меня на одну из табуреток, на которые мы садимся с утра, чтобы позавтракать.

– Ты понимаешь, что там произошло, правда?

Раковина наполнялась водой, и я почувствовал, что начался обратный отсчет.

– Где?

– Возле дома, Жан. С дедушкой и платаном.

– Мама…

– Нам нужно об этом поговорить.

– Я уже слышал, как ты говорила с бабушкой…

– Я знаю, я нарочно начала разговор при тебе, ты должен уметь называть…

– Да-да, вещи своими именами.

– Не сердись на меня, Жан.

– Да мне и так все ясно: во всем виновата болезнь.

– Это еще не все.

Она закрыла кран; из раковины валил пар, и кухонные стекла запотели. Мы были как на необитаемом острове, мама и я. Она вгляделась мне в глаза, пытаясь найти нужный момент, когда я расслаблюсь и буду в состоянии спокойно слушать, не перебивая. И заговорила.

Кто я такой

Я вышел из кухни, уставившись в пол, чтобы не столкнуться с дедушкой, не встретиться с ним глазами и не дать ему угадать все то, что мне теперь известно. Он подремывал в кресле, а бабушка с папой смотрели новости.

Я ушел к себе в комнату, даже не знаю, печальный или рассерженный, а может быть, и то и другое одновременно, закрыл дверь, увидел себя в зеркале за дверью и понял, что это я. Я некоторое время глядел на себя и думал: это я, да, это я, это я, как можно этого не знать, и кто бы мог забыть об этом?

«В первую очередь память, а вслед за ней уйду и я» – так сказал дедушка. Все, что мне объяснила мама, я уже знал, я все уже знал. Но он не объяснил мне, что это память дает нам знать, кто мы такие.

Мальчик в зеркале опечалился и стал совсем на меня не похож. Слишком долго я на себя смотрел. Может быть, это происходит и с дедушкой, и болезнь заставила его вглядываться в себя слишком долго, вглядываться внутрь, и чем дольше он глядит, тем больше теряется. Но если на себя не смотреть, если вовсе на себя не смотреть, то откуда тебе знать, кто ты такой? Как ты узнаешь свое отражение в зеркале?

Зеркало

Я дождался, пока дедушка проснется, и позвал его к себе в комнату.

– Жан, дай ему отдохнуть.

– Я и сам рад поразмять ноги, Катерина.

Всякий раз, когда он называет бабушку по имени, сладкое облако аромата становится нежнее, но главное, чтобы он ни на мгновение не запнулся, прежде чем его произнести.

– Иди сюда, встань перед зеркалом. И каждый день будешь в него смотреться.

– Жан…

– Только не очень долго, а то ты в нем сам себя не узнаешь. Одну-две минуты.

– Жан…

– И на меня погляди, как я стою с тобой рядышком.

– Жан, прекрати.

Он взял меня за руку, и мы сели на кровать. Дедушка сделал глубокий вдох, немного помолчал, и я почувствовал, как он ищет нужные слова.

– Я каждый день смотрюсь в зеркало, Жан, и по много раз.

Тогда я понял, что он молчит потому, что пытается назвать вещи своими именами.

– Каждый день я