Бегство со Светлого берега - Айви Вальтеровна Лоу-Литвинова
— Я всегда думала, что икра черная.
— Они покупают в Сохо красную, точнее, ярко-оранжевую. Он, конечно, совершенный хам. С другой стороны, я подозреваю, его можно приручить. Ты должна попытаться выяснить, какая сторона в его характере преобладает.
— Я уверена, что он не хам, — сказала Эйлин.
День шел за днем, но мистер Белкин не подавал о себе вестей, пока однажды вечером, выглянув в окно, Эйлин не заметила плотную фигуру, переминающуюся с ноги на ногу у калитки ее дома. Из-за занавески она могла наблюдать, как он поднял засов и направился было по вымощенной дорожке, ведущей к открытой двери, но передумал, повернулся и быстро зашагал в сторону метро. После стольких разговоров и дум о мистере Белкине Эйлин не хотелось, чтобы он выскользнул из ее рук, и с возгласом «Десять шиллингов уходят!» она ринулась вниз по лестнице во двор и побежала за коренастой, быстро удаляющейся фигурой.
— Почему вы ушли? — запинаясь, спросила она, нагнав его.
Он повернулся к ней со смущенным видом.
— Полагаю, я сделал ошибку.
— Дверь в дом была открыта. Может быть, вы не разглядели номер?
— Нет, я видел. Но я видел, как выходил полисмен.
— Да это же мистер Ламберт отправился на дежурство. Он хозяин дома, где я живу.
— Глупо с моей стороны. Пожалуйста, извините.
— Хотите, я зайду к вам и напечатаю письма?
— Если это удобно.
Они пересекли Хит-стрит и вышли на Хай-стрит.
— Вы не любите полицейских, потому что вы революционер? — спросила Эйлин.
— Мы, наверное, чересчур готовы всюду видеть слежку. Наша жизнь делает нас подозрительными.
Эйлин широко раскрыла глаза.
— Вы и про меня подумали, что я шпионка?
— Нет, нет, никогда в жизни.
— Тогда почему вы убежали?
— Во-первых, я видел полисмена, выходящего из дома. Мне не понравилось. Потом я увидел такой простой домик с открытой дверью и узенькой деревянной лестницей, совсем как в трущобах, и я подумал, я совершил ошибку.
— Вам не нравится мой уголок? А друзья мне завидуют. Они говорят: «Правда Эйлин нашла себе хорошее местечко?»
— Нет, мне нравится, — вежливо сказал мистер Белкин, но он, очевидно, с трудом мог поверить, что девушка из хорошей семьи по собственному выбору станет жить в доме, предназначенном для низших классов.
— Здесь тоже очень мило, — сказала Эйлин, когда они свернули с Хай-стрит на площадь Перрин-корт. — Мне нравится вид на эту старую площадь. И старое дерево посередине. Все так мирно.
Мистер Белкин взглянул с недоверием.
— Мои друзья думают, что я нашел себе очень плохое место для житья.
— А где же живут они сами?
— Уэст Хэмпстед, Парламент Хилл…
— Парламент Хилл! Ужас!
— У них есть все удобства. А у вас есть?
— У меня есть газовая горелка, а в постройке во дворе кран.
Мистер Белкин показал на зарешеченное окно ветеринарной лечебницы над входной дверью.
— Что за радость жить над ветеринаром?
— Зато очень удобно для мисс Пейдж, когда вы накормите ее кота до тошноты.
— Ах, Самсон! Вы знаете Самсона?
— Я знаю, что вы пичкаете его заграничной едой.
Теперь они стояли на лестничной площадке второго этажа, у дверей квартиры мистера Белкина. Он вставил громоздкий ключ в скважину и впустил Эйлин с улыбкой, которую она сочла загадочной и, тем самым, привлекательной.
Писем было немного, но мистер Белкин сказал, что все они срочные. Когда письма были напечатаны и уложены в конверты, мистер Белкин извлек из одной из двух парных этажерок красного дерева, стоявших по обе стороны камина, чайницу и металлический кофейник, на крышку и изогнутую ручку которого был нанесен узор в виде вьющейся омелы, а по бокам — медальоны с головкой улыбающейся женщины. Эйлин удивилась, увидев, как он наполняет его водой из графина и осторожно ставит на газовую горелку.
— Разве у вас нет чайника? — спросила она, тут же покраснев от своей бестактности.
Мистер Белкин объяснил, что кофейник стоил дороже чайника.
— Мой принцип: покупай лучшее. Кофейник — три шиллинга и шесть пенсов, чайник — полкроны. Я покупаю кофейник.
— Но вы не можете так поступать всегда, — сказала Эйлин.
Он был, казалось, огорчен.
— Это… «ужас»?
— Но в чайнике удобнее приготовить чай.
С той же этажерки мистер Белкин снял кругленький металлический заварочный чайничек.
— Надеюсь, этот чайничек вам понравится.
Эйлин было собралась сказать, что чайничек в самом деле очень мил, как громкий стук в дверь заставил их вздрогнуть. Прежде чем мистер Белкин успел подойти к двери, она распахнулась и в проеме показалась голова Беатрис Пейдж.
— Прошу прощения, если я de trop[34], - пропела она, окидывая быстрым взглядом комнату. — Я ищу Самсона. Я думала, вы опять соблазняете его.
— Я не соблазняю ее, — с достоинством произнес мистер Белкин. — Это она соблазняет меня.
— Он!
— У меня на родине про кошку говорят «она».
— Ветеринар внизу подтвердит вам, что Самсон давно уже среднего рода, но мы говорим «он», щадя его чувства.
Мистер Белкин, очевидно, не понял ничего из сказанного, но пригласил ее присесть и выпить чаю. Беатрис коротко поблагодарила, убрала голову и хлопнула дверью.
— Она всегда так врывается, даже не позвонив? — спросила Эйлин.
— Звонок не работает. Как вы впервые пришли, он больше не звонит.
— Вы хотите сказать, что я его испортила?
— Как вы пришли, он больше не звонит.
Когда, выпив две чашки чаю с лимоном, Эйлин поднялась, чтобы попрощаться, она с удивлением почувствовала легкое трение кошачьего тела о свои ноги.
— Самсон был здесь все это время! А вы так ничего и не сказали!
— Я не доносчик, — отвечал мистер Белкин.
Теперь профессиональные услуги Эйлин стали нужны мистеру Белкину уже по нескольку раз в неделю, и скоро у них вошло в привычку при каждой встрече договариваться о новой. Она повредила его машинку, пытаясь заменить русский цилиндр на английский, а он сделал еще хуже, пытаясь исправить поломку, и вскоре они были в совершенно дружеских отношениях. Каждое занятие заканчивалось чаепитием и беседой. У мистера Белкина всегда наготове было много вопросов, на которые Эйлин отвечала с удовольствием и с избытком. Ему было любопытно узнать, что она никогда не училась в колледже и, более того, не осталась в школе после шестого класса.
— Моя мама не верит в школы, — объясняла Эйлин, — а мой отец умер, когда мне было всего шесть лет. Отцовская родня совсем другая. Они всегда уговаривали маму отдать меня в колледж.
— Ваша социалистка
