Жизнь номер один - Олег Липовецкий

клал на полку стопку газет, книг и разной другой полиграфической дребедени. Так случилось и тогда. Перебирая календари с известными поп-звездами того времени (Вайкуле, «Арабески» и т. д.), я вдруг замер, пораженный глянцевым блеском двух полуголых девушек, сидящих на огромном черном мотоцикле… Они были столь невероятно полуголы и хороши, что я, пропихнув в желудок неожиданно появившийся в горле ком, ни секунды не сомневаясь, отсчитал какую-то нереально огромную за один лист фотобумаги формата А4 сумму и дрожащими от спешки руками спрятал сокровище в чемодан, под заботливо уложенные мамой рубашечки и трусики. Когда тетя с дочкой вернулись в вагон, я, как и прежде, лежал на своей верхней полке с закрытыми глазами. Так я стал обладателем уникального эротического шедевра, владение которым еще выйдет мне боком… Но это будет позже, а пока поезд приближал меня к заветной цели. Местность вокруг меняла свои приметы. Земле как будто надоело быть ровной, и она начала напрягать мускулы, вздувающиеся очертаниями холмов и предгорий. Проснувшись утром, я не узнал за окном свою Родину, а через пару часов ступил на перрон вокзала города Железноводска. Когда я уезжал, дома лежал снег, а здесь… Мир бурлил, выстреливая в небо фонтанами неизвестных мне цветущих деревьев, распространяя незнакомые, сладкие, горячие, манящие запахи, мелькал в глазах сотнями нерусских лиц и врывался в уши вкусными звуками южного акцента. После трех дней скучного пути мне казалось, что эти перемешанные словно в калейдоскопе краски и звуки хлынули внутрь меня и я вот-вот лопну от переполняющего меня щенячьего восторга.

В приемном покое санатория тетя сдала меня и мои больничные документы на попечение персонала и принялась прощаться с дочерью. Меня же раздели, измерили, взвесили и посмотрели содержимое моего чемодана. Это был опасный момент, но бог миловал, и их интерес ограничился лишь первым слоем моего белья. После всех необходимых процедур медсестра приемного покоя отвела меня в корпус желудочно-кишечного тракта, который, уж не знаю почему, назывался «Подорожник» и на полгода должен был стать моим домом. Там я получил санаторную карту с моей фамилией и место в шестиместной палате № 2, где уже ожидали начала лечения пять моих сверстников. Сейчас я вас с ними познакомлю.

Шура Земляникин из Подмосковья. Умница, очкарик, пианист, дистрофик.

Виталий Никифоров. Москвич. Сын большого начальника, стукач, собиратель монет, обладатель проблем с перистальтикой кишечника и куряга.

Виктор Белых – Днепропетровск. Симпатяга, солист хора, пятый ребенок в семье, гастритик с пониженной кислотностью.

Женя Иванов – Ленинград. Тихий, все время читающий Жюля Верна, удивительно конопатый и страдающий метеоризмом мальчик.

Руслан Ганиев из города Грозный. Ингуш, драчун с диагнозом дуоденит и, самое главное, женатый в свои четырнадцать лет, отец полугодовалого ребенка.

Толстым в этой компании был я один, но, как ни странно, ни в палате № 2, ни во всем санатории никто из детей ни разу мне на это не намекнул. Видимо, тут мой ненормальный вес воспринимался так же, как ненормальная кислотность или любая другая проблема со здоровьем.

Как вы понимаете, в житейских вопросах непререкаемым авторитетом с первых же минут стал Руслан. Почему? Я думаю, вам понятно. Ведь я, к примеру, еще даже ни разу не целовался, а Руслан уже… знал все… Мы, остальные жители палаты № 2, конечно, тщательно скрывали наш трепет и нашу вопиющую неопытность в ЭТИХ вопросах. Но Русик, конечно, чувствовал свое мужское превосходство и наслаждался им. В остальном же был он обычным пацаном, таким, какими и бывают пацаны в четырнадцать лет…

В общем, началась новая жизнь. Теперь я жил по четкому графику (как и все мы). Нарушить режим было невозможно: подъем, зарядка, водные процедуры, завтрак, уроки, полдник, лечебные процедуры, обед, сон, свободное время, чай, лечебные процедуры, ужин, свободное время, сон. И везде с собой санаторный дневник. И везде отмечаешься, что пришел и что ушел… Ни шагу в сторону. Теперь санаторий «Светлячок» отвечал за нас и наше здоровье перед родителями и Родиной. Тотальный контроль распространялся даже на сам процесс приема пищи. На этом я остановлюсь поподробней, поскольку супердейственная методика осуществления контроля за неукоснительным выполнением предписания диетологов оставила глубокую борозду на поле моей неокрепшей психики.

Итак, каждому ребенку, в зависимости от диагноза, диетологом был присвоен номер диетического стола. Приходя в столовую, мы отмечались у привратника и получали именной талон на прием пищи, где указывался номер диеты. Еду выдавали только по талонам. Ошибки и подтасовки исключались. Короче, через три дня я уже чуть не подвывал с голодухи. После кастрюль рисовой каши на молоке и сахаре, после маминых холодцов и бабушкиных жарких меня посадили на тушеную капусту и суп из шпината… И никаких коржиков. И тумбочки проверяли каждый день – ничего не спрятать!!! А рядом за столом сидели дистрофики и не могли справиться с мясными котлетками, ароматной поджаркой, фрикадельками, отбивными, тушеной курочкой…

На четвертый день за обедом, когда я, вымакав положенным мне кусочком хлеба капельки капустной подливы, собирал со скатерти крошки и старался не смотреть в соседние тарелки, Шура Земляникин, с трудом одолев полкотлеты, с надеждой спросил: «Доешь?» – и протянул мне тарелку с вожделенным продуктом. Слюна ударила мне в голову и, даже не ответив, я запихал полкотлеты в свою пасть. И тут началось. Такое ощущение, что сработала сигнализация и завыла сирена. Дело в том, что наша сестра-надзиратель (воспитательница) Анна Ивановна оказалась в это время за нашими спинами и стала свидетелем вопиющего нарушения режима питания. Не забыть бы сказать, что столовая была огромная и вмещала, я думаю, человек восемьсот, потому что весь санаторий мог в ней пообедать всего за час. А санаторий был немаленький. Одних жилых корпусов в нем было штук восемь. Но сейчас не об этом. Сейчас о том, что все эти восемьсот человек разом перестали есть, потому что Анна Ивановна на предельной громкости (то есть в страшном крике) выдала примерно такой текст: «Ах ты скот! Жирная свинья! Подонок! Тебя родина лечит, тратит свои деньги, чтобы твоя жирная жопа похудела хоть чуть-чуть, а ты, сволочь толстая, жрешь чужую еду! Отбираешь у дистрофиков, ненасытный гад!..» и т. п.

Шура Земляникин попытался защитить меня, пропищав, что это он сам мне предложил, но, получив в ответ «А ты, тощий, не лезь лучше», тут же сник и замолчал. Остановил это Руслан. Его кавказский вспыльчивый характер не выдержал испытания молчанием, и он, вроде негромко, но так, что услышали все, сказал, не поднимая взгляд от тарелки: «Заткнись, дура». Анна Ивановна и правда заткнулась. Прямо заткнулась на полуслове. Повисла