Врачу: исцелись сам! - Владимир Сергеевич Митрофанов
Профессор Терещенко в таких случаях, едва сдерживая раздражение, взвивался:
– А это доказано?
– Доказано! – тут же отвечал очень довольный Жизляй.
При таком ответе Терещенко приходил в еще большую ярость:
– Нет, вы покажите мне, где это написано! – При этом он наливался красным цветом, как свекла. Жизляй именно этот момент, собственно говоря, и обожал больше всего.
Еще был на кафедре известный всей больнице клинический ординатор Степа Жильцов, родом откуда-то с юга России, вроде как из Ростова-на-Дону. Это был тоже своеобразный талант. Он месяца за три прочитал с начала до конца огромное американское руководство по внутренней медицине, такое же, как и у Терещенко, и все его запомнил. Теперь по любому вопросу у него была готовая информация. Борисков искренне завидовал такой замечательной памяти. Человек с хорошей памятью уже только из-за этого способен пробиться в жизни. Он может легко выучить любой предмет и любой язык. Любое образование такому обычно всегда легко дается. Так и этот Жильцов. В своем мозгу он хранил массу всякой как полезной, так и совершенно бесполезной информации. Так он утверждал, что пищу надо принимать только в теплом виде, потому что будто бы была защищена такая диссертация, которая четко доказала, что холодная пища эвакуируется из желудка за 15-20 минут, а горячая – за 3-4 часа, а это значит, что она лучше перерабатывается. Человек, принимая горячую пищу, быстрее насыщается и ему нужно меньше еды, она лучше переваривается, реже возникает дисбактериоз. В ресторанах же быстрого обслуживания специально дают запивать еду очень холодным напитком – со льдом, чтобы хотелось есть еще и чтобы человек съел за один присест как можно больше. Один пациент Борискова, кстати, однажды чуть не погиб когда запил бараний шашлык и плов холодной водой, потому что бараний жир имеет высокую температуру плавления, и он тут же загустел у него в животе, что и вызвало непроходимость. Говорят, что именно для того, чтобы не было затора в желудке, плов на Востоке и заедают белой редькой.
При воспоминании о плове у Борискова тут же засосало в желудке и он вспомнил про поездку в Ташкент. В Ташкенте он был когда-то уже очень давно, и даже ухитрился заблудиться там – в пыльном кишечнике улиц старого города. Был тоже конец марта, цвели персиковые сады. Весь город клубился розовой дымкой. И еще тогда постоянно шли дожди. С тех самых пор навсегда в его представлении Ташкент навсегда остался городом дождей. Впрочем, уже тогда на стенах попадались надписи: "Русские – вон!"
И точно, когда на улице там покупаешь плов, то тут же тебе кладут туда белую редьку, а потом можно пойти в чайхану и взять чайник чая. Был один знакомый доктор, который там родился и жил лет до тридцати, а потом эвакуировался в Россию. Когда он приехал в Питер, у него осталась эта привычка заедать плов редькой: он и плов сам иногда делал и чай заваривал по-особенному, и лепешки только в одном месте покупал, где их действительно хорошо пекли в специально построенном тандыре.
Однажды всезнайка Жильцов сказал Борискову, передвигавшему в ординаторской сейф на другое место.
– Кстати, а вы знаете, Сергей Николаевич, что больше семидесяти килограммов поднимать нельзя – межпозвонковые диски раздавливаются, если только поднимаешь их неправильно. У всех, кто поднимает тяжести, обычно есть проблемы с позвоночником. Если ты поднимаешь в наклоне девяносто килограммов, то на поясничный позвонок путем рычажной передачи создается давление 625 килограммов, а он и на 500 раздавливается. Запросто от этого может вылезти межпозвонковая грыжа.
Борисков тут же с ужасом вспомнил, как еще в студенчестве подрабатывал на мясокомбинате. Таскали там тяжеленные тушки и полутушки. Суставы реально трещали! Так уматывался! Между тем рабочие, по виду совершенные доходяги, как-то с этим делом вполне справлялись. Видно и тут должна быть привычка. Дело это было еще при Советах. Все тогда воровали. И водители, и эти самые рабочие-грузчики. Помнится, украли даже мясо из котла в столовой. Пришел какой-то человек с газетой, вытащил тут же из котла огромный шмат мяса, завернул в эту самую газету и куда-то уволок. Надо сказать, многие люди заболевают в среднем и позднем возрасте из-за того, что в юности работали не жалея себя, на износ.
Кроме того, Жильцову вследствие его исключительной памяти удивительно легко давались иностранные языки. В результате, он очень прилично говорил и читал на двух иностранных языках: немецком и английском, каким-то образом влез в международную образовательную программу и месяца три работал в Берлинской клинике Шарите, где, как он утверждал, работают почти триста профессоров и четыре с половиной тысячи врачей. Борискову на это было даже завидно. Жизляю же – все равно, поскольку он где-то на стороне хорошо подрабатывал, хотя по этому поводу не распространялся, но было известно, что у него очень состоятельный тесть, а жена его, тоже врач, работает медицинским представителем в крупной фармацевтической компании и получает тоже очень много.
Как и многие медики, Жизляй был циником в человеческих отношениях. Кто-то принес в ординаторскую в день Святого Валентина какую-то газету, где были опубликованы разные любовные послания, от которых разило сиропом: там были обращения к разным дорогим сердцу "кискам", "зайчонкам", "пупсикам" и даже "пушистым бякам". Жизляй, скривив лицо и плюясь, отбросил газету:
– Просто отвратительно! Это же совершенно интимные вещи. Публиковать их в газете – все равно, что раздеться при всех догола, прямо посреди дороги сходить по большому или публично заниматься сексом.
Впрочем, Жизляй вообще был циником, и
