Чингиз Гусейнов - Директория IGRA
у другого - все, как у седого, только черным цветом: густая курчавая шевелюра, вздыбленная и вразброс, борода жесткая, лохматая, нечесанная, мускулы (?) под мочками оттопыренных ушей и мощные выпуклости над бровями, излучающие какую-то энергию, - вот кто, а не башковитый, муж той, что в туфельках на высоких каблуках, - каждую ночь ее иссушает своей страстью, а башковитый... он, без сомнения, муж эН: о такой не скажешь, что старуха.
Все кого-то напоминали, или под кого-то играли: черный... как его? ну, чер-чер, с рогами-копытами который,
черт,
и если б кто вздумал рисовать - лучшая натура, чуть-чуть подкрутить еще макушки, вздыбленные клоки, и будут рога крученые, ну, а этот - с резкими движениями, туловище вправо-влево, живчик такой, и кожа на лысой башке то собирается в гармошку и оттого краснеет, а то разглаживается, приобретая червонный блеск - всеми чтимая (во времена оные)
башка.
- Может, - Мустафа им, - представимся друг другу?
- Не надо называть имен, - заметил башка, - это чрезвычайно обременительно. Да, да, - мол, не сердитесь, - наши имена нам во как надоели!.. Я, ты, он... какая прелесть! - вздохнул, и тут Мустафа заметил, что у башки глаза разные и смотрит как-то по-особенному: один цепляет всего тебя, другой - мимо. Определенно сглазит. И, потирая руки:
- Ну-с, - взгляд на святого, потом - черта, - пожалуй, начнем. - И снова на Мустафу: - Готовы?
- Всегда, - пошутил, - готов!
И башка, будто декламируя:
- Вот он, - и левая рука, как кинжал, выхваченный из ножен, острием направился на Мустафу, - податливый человеческий матерьялец, врученный нам. Полюбуйтесь на голубчика! Не о нем ли в такой торжественный день мы только что мечтали? А главное - почти юноша, поистине пригодный для лепки!
- Спасибо, - усмехнулся Мустафа. - Просто я неплохо сохранился, а если начнем уточнять, держу пари, окажусь вашим ровесником.
- А вот и выведаем! Согласны? - спросил не у Мустафы, а у тех двоих. И время с пользой проведем, исторический, так сказать, эксперимент.
- Не довольно ль экспериментов, которые были?
- Были и будут!
- Вы что же, тройка? - вдруг с чего-то выпалил Мустафа. Башковитый опешил, а черт кулаком по столу:
- Молодец, что сообразил! - Находчивость Мустафы пришлась по душе и святому:
- А глину-то красную я успел обжечь, не зря, выходит, трудился!
- И вылепил по своему образу и подобию, похвально-похвально!
Это ж особый поселок, Ника предупреждала, так что на ловца и зверь бежит - для деловых его игр!
- Как там в песне поется, - это башка: - Узнать истину...
- Не истину узнать, - поправил его святой, - поэтичней: Осталось через пытку выйти к цели.
- Поэзия по твоей части, ты творец, а я политик.
- Вот и попробуем! - Это черт.
- Спеть?
- Черта с два!
- А в каком смысле?
- Не догадываешься! - сразу на ты. - Увы, - подлаживаясь под настроение черта, сказал Мустафа, - только времени в обрез.
- Разве мы куда-то спешим? - спросил черт у святого, а тот и не расслышал будто. Черт его побаивается, решил Мустафа:
- Не знаю, как вы, но спешу я! - Собака навострила уши, глухой рокот в горле, недовольна чем-то.
- Титан, ты невоспитан! - упрекнул пса черт, и Мустафе: - Это он сердится, что спешите нас покинуть.
- Тан - тан... - пропел башка, и бросил как бы невзначай, ни к кому не обращаясь: - Кто сюда попал - пропал.
- Ох, ох, - заохал святой, отгоняя дремоту. - Ну и дела, кто мог знать?
- Вы прелесть! - воскликнул башка. - Даже не спросите, о чем толкуем, хотя могли бы догадаться, что выпало вам великое невезенье, особенно в свете того, что случилось.
- А что?
- Узнаешь, когда время подоспеет! - грубо отрезал черт.
- А сейчас нельзя?
- Придется, голубчик, повременить, ничего не поделаешь, терпение, друг, терпенье: жертва, то бишь вы, должна созреть.
- Но я, - возразил Мустафа, начиная испытывать неудобство, - не знаю за собой вины, чтобы быть жертвой!
- Все так говорят, а еще хуже - поначалу думают, что недоразумение.
- Переворошить душу и матрацы! - воскликнул черт.
- Ох, ох, копни любого!.. - вздохнул святой и сладко зевнул.
- Сам создал, сам и расхлебывай, - сказал ему башка. - Тот будто очнулся: - С тобой вдвоем и создали!
- Нет уж: я тут не при чем, ты да он - вы оба славно потрудились, а я на готовенькое пришел!
- И с дерзкой мыслью, - черт ему, - возомнив себя богом!
- Каюсь, и чертом тоже!
- Кому бог, а кому - черт!
Странная цепочка пререканий обрастала непонятными Мустафе упреками и, чтобы вернуть тройку к реальности, он напомнил о себе:
- Я, честно говоря, проголодался. Когда провожали, было сказано, что у вас мальчишник.
- И мы поужинаем?
- Извините, да.
- Как вам это нравится, а?! - Башка обвел всех пристальным взглядом. Ха-ха!
- Н-д-а-а, - святой издал какое-то мычание. - Человек проголодался и согрешил, ох, срам!..
- Ты б ему заместо желудка ума прибавил!
- Желудок - это твое изобретенье, я тут не при чем.
- Кажется, - спросил башка у черта, - арестантский паек у нас всегда найдется, не так ли? - Тот с завидной проворностью исчез в соседней комнате и вынес оттуда сухарь и алюминиевую кружку:
- Карцеровский паек.
- Уже присудили к карцеру? - Мустафа сохранял присутствие духа.
- Все же твердый сухарь, и не надо за корочку хлеба чесать пятку пахану! - Грозит? И протянул Мустафе кружку: - Бери! И сухарь тоже!
- Ешьте-ешьте, доставьте нам удовольствие, давно не слышал хруста разгрызаемого сухаря, эх, жизнь нелегала, тюрьмы, ссылки, - славное было время ... - замечтался башка, и снова - разные глаза.
Мустафа с чего-то решил, что в кружке водка: понюхал - не пахнет, глотнул - вода, холодная, будто из погреба, но вкусная.
Старики и этот, башковитый, его забавляли. Игра так игра, потом будет ужин, разгрыз сухарь, запил водой, ел не спеша, те молча наблюдали.
- Зубы сломаешь! - отшутился. Сухарь посередке оказался крепкий, как камень.
- На зависть, - сказал башка черту, - крепкие зубы!
- И такие попадались.
- Будем считать, что утолил голод. Что же дальше?
- Вот и расскажите нам, батенька!
- О чем?
- О ваших проступках!
- Проступках! - передразнил черт. - Интеллигентик заморский!
- Но-но!.. - огрызнулся башка.
- О преступлениях, которые совершил!
- ?? Не правда ли, - как можно вежливей, - еще час назад ни вы, ни я не ведали, что нам предстоит встреча. К тому же, со времен д-ра Нового пытки, как вы изволили выразиться, отменены! Но если уж кому рассказывать, то не мне - вам поделиться опытом, вспомнив о тех, у кого были крепкие зубы.
- Ну, а все же? - не унимался черт. - Пока я добр!
- Я весь перед вами, - шутить так шутить, - мне каяться не в чем.
- Тогда пеняй на себя. Придется, - вроде бы испрашивает разрешения у святого, - побудить к обнаружению истины.
- Извините, но нам, кажется, суждено проститься. Не будете ли так любезны... - что? выпроводить?!
Титан, будто по команде, навострил уши и занял активную (жизненную?) позицию.
- Бросьте! - вмешался башка. И к святому: - Не время ли показать гостю бар?
Мустафа вспомнил, как эН сказала: "Детка, попроси, чтобы в музей сводили". "Музей чертей?" - пошутил. "А ты смышленый!" - и закашлялась, папироса меж пальцев дрожала.
- За баром музей? - спросил Мустафа.
- Да, все удовольствия: и бар, и музей, и даже сауна... Вы, кажется, любите париться?
Ника! Она рассказала! Не хотелось спускаться - запрут и не выберешься. Святой, за ним Мустафа, далее те двое, а Титан остался наверху, сторожить.
Ступени круглые, отполированные, вроде шведской стенки, и какие-то внизу приспособления, свернутый канат. Сошли - и замерли на месте:
- Музейный экспонат! - возрадовался башка.
- Лестница? - Взгляд Мустафы упал на картину в простенькой раме, сбоку на стене, и в ней - такая же лестница: трое истязают одного, привязав руки на верхнюю ступеньку, а другим концом канат тянет ноги вниз, еще один крутит лебедку, вытягивая тело приговоренного (пытать и выпытать), распятие на лестнице.
- Не находите сходства? Жертва - копия вы!
- Хотите сказать, что и те трое палачей похожи на вашу тройку?
- А вот и попробуем! - усмехнулся башка.
- Я готов, - вызвался черт.
Вступили в холл - грандиозное подземное царство!..
На полу, вдоль стен - экспонаты, как наглядные пособия к его деловым играм. То черт поясняет, то разговорившийся святой, а между ними башка неподдельное любопытство: тиски для ног, пальцев руки, дыба вроде виселицы, а на перекладине - крюк, перекинут канат, поддевают жертву, чтоб повис.
- Мало что изменилось за тыщу лет, - вздохнул святой. - Сечение розгами, растяжение членов, поджаривание на горячих углях, или вешать вверх ногами, а под головой жечь костер. Прогресс минимальный: подъем со стряскою без огня или огонь со стряскою, и сверх того - висок горячим утюгом проутюжить.
- Не вижу, - Мустафа им: дескать, изучал в университете, - испанских железных башмаков с гвоздями.
- Как же, вот они, можете потрогать, - предложил святой. - А станок, в который заклепывалась голова, только у нас и сохранился.
