Игнатий Потапенко - Канун
— Все-таки я не понимаю, Ѳедоръ Власьевичъ, какое зло произошло бы если бы вашъ чиновникъ слышалъ ваше приглашеніе на обѣдъ.
— Никакого прямого и непосредственнаго зла, но пошла бы молва о нашихъ дружескихъ отношеніяхъ, выводы изъ этого…
— Однако, какъ все это связываетъ васъ!
— Голубчикъ мой, Левъ Александровичъ, если вы хотите, чтобы вашъ корабль плылъ по океану, вы заковываете его въ желѣзо и мѣдь, иначе онъ не выдержитъ напора волнъ, иными словами вы связываете его. Да и сами вы, рѣшившись плыть на кораблѣ, развѣ не связываете себя его предѣлами и бортами? Вы не можете пойти дальше борта, потому что попадете въ море и погибнете. Но мѣшало ли это Колумбу и Норденшильду быть безстрашными мореплавателями и искателями новой земли?
Наконецъ, въ этотъ день послѣ обѣда у нихъ произошла настоящая дѣловая бесѣда. Ѳедоръ Власьевичъ во все продолженіе ея походилъ на профессора, который излагалъ своему слушателю положеніе того дѣла, къ коему былъ призванъ Левъ Александровичъ.
И Балтовъ слушалъ его съ величайшимъ вниманіемъ, не проронивъ ни одного слова. Они засидѣлись очень поздно.
Левъ Александровичъ пріѣхалъ домой, когда уже было совсѣмъ свѣтло. Правда, въ то время въ Петербургѣ уже начались бѣлыя ночи.
Но это не помѣшало ему на другой день встать своевременно и посвятитъ время визитамъ. Онъ поступилъ такъ, какъ рѣшилъ. Изъ всего списка, даннаго ему Ножанскимъ, посѣтилъ только четверыхъ.
Его, конечно, знали всюду и встрѣчали, какъ человѣка исключительнаго, и внимательно всматривались въ его лицо. И оттого ли, что онъ явился со стороны, безъ обычнаго прохожденія всѣхъ ступеней служебной лѣстницы, или такъ дѣйствовалъ его фракъ, на мѣстѣ котораго долженъ былъ красоваться присвоенный его должности мундиръ, но говорили съ нимъ въ высшей степени сдержанно и осторожно.
На слѣдующій день было назначено вступленіе Льва Александровича въ должность. Ножанскій сидѣлъ у себя дома, чѣмъ-то занимался за письменнымъ столомъ, но былъ очень невнимателенъ.
Почему-то онъ все прислушивался, не раздается-ли въ передней звонокъ и не идутъ-ли къ нему докладывать о приходѣ гостя.
Было около часа и ему пора было итти завтракать. Безъ сомнѣнія, онъ не могъ ждать къ себѣ Льва Александровича въ то время, когда онъ вступалъ въ должность. Онъ ждалъ кого-то другого. И вотъ торопливо вошелъ къ нему лакей.
— Ну, что тамъ? — спросилъ Ѳедоръ Власьевичъ.
— Степанъ Михайловичъ… Желаютъ на минуту…
— Ахъ, проси, проси…
Лакей исчезъ, а Ѳедоръ Власъевичъ быстро поднялся и выжидательно смотрѣлъ на дверь. Вошелъ Степанъ Михайловичъ. Ножанскій бросился къ нему.
— Ну-те, ну-те, разсказывайте. Ужасно меня это интересуетъ, — воскликнулъ Ножанскій, подошелъ къ нему и усадилъ его въ кресло.
Степанъ Михайловичъ Калякинъ по виду былъ человѣкъ незамѣтный — небольшого роста, худенькій, съ чрезвычайно рѣдкими волосами на головѣ, хотя еще не лысый, съ очень мелкими чертами лица. Но глаза его, небольшіе, быстрые, были очень умны.
На видъ ему было лѣтъ нѣсколько больше тридцати, а одѣтъ онъ былъ въ мундиръ того самого вѣдомства, къ которому принадлежалъ Ѳедоръ Власьевичъ. Служебное положеніе у него было странное: чиновникъ особыхъ порученій, это, конечно, довольно опредѣленно, но обыкновенно такіе чиновники бываютъ пріурочены къ какому-нибудь пункту. Калякинъ же оказывалъ услуги всему министерству и былъ своимъ человѣкомъ во всѣхъ департаментахъ.
Ножанскій еще при самомъ переходѣ Калякина изъ училища правовѣдѣнія на службу, отмѣтивъ его, какъ человѣка способнаго, умнаго, приблизилъ къ себѣ.
На этотъ разъ онъ не только догадывался, что Калякинъ придетъ къ нему, но даже ждалъ его.
Дѣло было очень просто. Наканунѣ Калякинъ былъ въ министерствѣ, было упомянуто о завтрашнемъ вступленіи Балтова въ должность. Ѳедоръ Власьевичъ высказалъ, что его ужасно интересуетъ, какъ это выйдетъ, и Калякинъ сейчасъ же предложилъ свои услуги бытъ тамъ и немедленно свои впечатлѣнія привезти ему.
— Ну-те, ну-те, говорите же! — нетерпѣливо восклицалъ Ножанскій.
— Интересно, очень интересно, ваше высокопревосходительство, — сказалъ Калякинъ своимъ чистенькимъ, яснымъ, но слабымъ голосомъ, и его тонкія губы сложились въ умную и чуть-чуть ядовитую усмѣшку. — Во-первыхъ, его превосходительство, господинъ директоръ департамента, изволилъ явиться не въ мундирѣ, а въ сюртукѣ.
— Что вы? Да неужели?
— Такъ точно, ваше высокопревосходительство, — полукомически подтвердилъ Калякинъ. — Тогда какъ весь департаментъ былъ бронированъ мундирами.
— Такъ это значитъ, что ему не успѣли сдѣлать… Его подвелъ портной… Но позвольте, однако… Вѣдь онъ вчера дѣлалъ визиты. Не дѣлалъ же онъ ихъ во фракѣ?
— Именно дѣлалъ ихъ во фракѣ…
— Откуда вы знаете, Калякинъ?
— Какъ откуда? Вѣдь я же хорошо знакомъ съ Полтузовыми. Вчера обѣдалъ у нихъ. А у Полтузова, Андрея Алексѣевича, онъ былъ. Ну, и вотъ Андрей Алексѣевичъ за обѣдомъ разсказывалъ, что Балтовъ былъ у него во фракѣ. Это ново. Онъ начинаетъ крупной реформой… Одинъ мой пріятель уже сказалъ, что, если чиновники начнутъ ходить во фракахъ, то не будетъ никакой разницы между чиновникомъ и адвокатомъ, а этого никакъ невозможно допуститъ.
— Ну, къ дѣлу, къ дѣлу…
— Да дѣла-то никакого не было…
— Представленіе было?
— Да, онъ представлялся.
— Онъ? Вы хотите сказать: ему представлялись?
— Нѣтъ, именно онъ. Чиновники департамента собрались въ большой пріемной комнатѣ… Стало извѣстно, что пріѣхалъ… Иванъ Александровичъ, вице-директоръ, былъ уже внизу, въ полномъ вооруженіи, — при звѣздѣ, при лентѣ, при орденахъ, и вдругъ его глубокое смущеніе: передъ нимъ партикулярный господинъ въ сюртукѣ. Онъ даже подумалъ, не ошибка ли и въ первую минуту не зналъ, какъ обращаться; но Балтовъ, должно-быть, чутко угадалъ его, сейчасъ же протянулъ ему руку и они познакомились. Поднялись наверхъ. Блестящая плеяда чиновниковъ въ мундирахъ онѣмѣла и оглохла, когда увидѣла своего директора въ сюртукѣ. Знаете, ваше высокопревосходительство, человѣкъ въ сюртукѣ среди мундировъ производитъ впечатлѣніе оголеннаго, какъ будто бы его только что на улицѣ ограбили неизвѣстные злоумышленники. И вдругъ увидѣть оголеннаго директора!
— Вы не уклоняйтесь, мой милый, — сказалъ Ѳедоръ Власьевичъ.
И такъ какъ въ это время пришелъ лакей и доложилъ, что въ столовой ждетъ завтракъ, то Ножанскій прибавилъ:
— Пойдемте въ столовую, тамъ доскажете.
Калякинъ уже давно бывалъ у Ножанскихъ запросто. При встрѣчѣ съ женой Ножанскаго онъ поцѣловалъ ей руку и, когда они сѣли за столъ, Ѳедоръ Власьевичъ объяснилъ ей.
— Степанъ Михайловичъ разсказываетъ о первомъ появленіи Льва Александровича въ департаментѣ. — И такъ…
— И такъ, поднялись наверхъ, — продолжалъ Калякинъ. — Чиновники выстроились по стѣнѣ почти въ военномъ порядкѣ. Иванъ Александровичъ сказалъ: ваше превосходительство, позвольте вамъ представить служащихъ департамента.
Тогда Балтовъ началъ подходить ко всѣмъ въ томъ порядкѣ, какъ стояли. Иванъ Александровичъ называлъ должности и имена, а онъ всѣмъ протягивалъ руку. Это была довольно длинная исторія, но онъ продѣлалъ ее добросовѣстно, а, когда кончилъ, отступилъ на середину и всѣ ждали, что вотъ сейчасъ онъ скажетъ какую-нибудь глубокомысленную и мѣткую рѣчь. И знаете ли, ваше высокопревосходительство, что онъ сказалъ? Онъ сказалъ слѣдующее: Господа, хотя мы и познакомились, но мы, конечно, еще не знаемъ другъ друга. Это взаимное знакомство лучше всего пріобрѣтется въ дружной общей работѣ. Для меня несомнѣнно, что всѣ вы любите свое дѣло и хотите добросовѣстно служить ему, иначе вы не состояли бы при немъ. Я же явился къ вамъ только для одной цѣли — работать. Итакъ, будемте усердно и добросовѣстно работать и въ этой работѣ мы скоро узнаемъ и оцѣнимъ другъ друга.
И все. Онъ поклонился и посмотрѣлъ на Ивана Александровича, очевидно, спрашивая взглядомъ, куда идти? Иванъ Александровичъ повелъ его въ кабинетъ директора. Чиновники молча и угрюмо разошлись по своимъ норамъ.
— Что же, — сказалъ Ѳедоръ Власьевичъ, — все это мнѣ нравится. Простота, дѣловитость, отсутствіе фразъ… Онъ всегда былъ такой. А скажите, Степанъ Михайловичъ, чиновники не удовлетворены?
— Конечно, нѣтъ. Чиновникъ любитъ торжественность. Чиновникъ любитъ такія слова, которыя запечатлѣвались бы въ сердцѣ. Да вы подумайте, ваше высокопревосходительство, сколько хлопотъ было у него, когда онъ наряжался въ мундиръ! Вѣдь, надѣвать то его приходится два-три раза въ году; надо было принести въ порядокъ, все это дѣлалось за нѣсколько дней и ему за эти хлопоты показали черный сюртукъ. Затѣмъ, для чего-нибудь собирали же ихъ въ столь напряженно праздничномъ видѣ и вдругъ — давайте работать. Хотя бы стихи какія-нибудь изъ Державина продекламировалъ…
