Болеслав Маркевич - Марина из Алого Рога
къ немалому удивленію Пужбольскаго воскликнула она вдругъ, подымая на него глаза, и разсмѣялась…
Въ одно прекрасное утро Марина сдѣлала даже одно удивительное открытіе: раціональностъ и даже разумную необходимость того аристократизма, который признавала она въ друзьяхъ своихъ, она доказала, себѣ по Дарвину! Путая въ возбужденной головѣ все, что вычитала она о "подборѣ особей", обѣ "условіяхъ развитія организмовъ", о перерожденіи ихъ изъ низшихъ въ высшія формы, она вывела свое собственное заключеніе ad hominem и разсудила такъ, что если въ природѣ существуетъ законъ постояннаго совершенствованія, и ей для произведенія высшаго существа на землѣ, человѣка, нужно было пройти чрезъ многообразнѣйшія формы, начиная отъ одноглазой рыбы и до гориллы, а отъ гориллы, проходя чрезъ всякихъ островитянъ, краснокожихъ и негровъ, до чисто-бѣлой кавказской расы, то не слѣдуетъ-ли индуктивно заключить, что она не перестаетъ работать и понынѣ, и постоянно стремится выдѣлить изъ себя особи, формы, болѣе совершенныя, тонконервныя, способныя слѣдовательно въ высшему развитію и, такимъ образомъ, превосходящія прочихъ людей, людскую массу… А если это такъ, — а это уже такъ навѣрное! — то такіе люди, какъ ея друзья… какъ онъ, графъ, — она именно о немъ думала, — не представляются-ли они именно "высшими формами", высшими людьми, стоящими на вершинѣ, надъ всѣми другими!…
Она такъ обрадовалась этому своему открытію, что прибѣжала въ то утро на балконъ съ намѣреніемъ сообщить его друзьямъ ранѣе, чѣмъ тѣ еще вышли изъ своихъ комнатъ. Но когда они оба явились, ей стало совѣстно, и она ничего не сообщила; только съ Пужбольскимъ, съ которымъ она обыкновенно грызлась, она въ это утро была необычно ласкова, ни разу не говорила ему: "вздоръ" и "глупости", и позволяла ему глядѣть на себя, не прерывая его вѣчнымъ: "что вы на меня такъ смотрите?" — что приводило его всегда въ конфузъ и отчаяніе. Съ графомъ она завела бесѣду по поводу его института, а именно, о допущеніи въ него женщинъ, которыя, доказывала она, гораздо болѣе способны, чѣмъ мужчины… Она не успѣла договорить, какъ Пужбольскій влетѣлъ въ разговоръ съ мнѣніемъ какого-то нѣмецкаго спеціалиста, приписывающаго раздражительность и нервность сѣверо-американцевъ тому именно, что народная школа тамъ въ рукахъ женщинъ… Но Завалевскій, въ великому удовольствію дѣвушки, опровергъэтотъ доводъ на основаніи лично ему извѣстныхъ выводовъ и фактовъ и отвѣчалъ Маринѣ, что en principe онъ совершенно съ нею согласенъ и объ этомъ долго думалъ, — но что по отношенію въ его институту затрудненіе представляется въ томъ, во-первыхъ, что въ его мысли это заведеніе должно быть непремѣнно закрытое заведеніе, и во-вторыхъ, что въ него должны поступать исключительно дѣти крестьянъ; что такой интернатъ для крестьянскихъ же дѣвочекъ немыслимъ пока, но что, — и это предвидится и значится въ его уставѣ,- параллельно съ его мужскимъ курсомъ, но, разумѣется, отдѣльно отъ него, можетъ быть открытъ равносильный курсъ для женскихъ особъ всѣхъ сословій, если только начальство заведенія получитъ удостовѣреніе въ томъ, что будетъ не менѣе пятнадцати слушательницъ въ началѣ курса…
— Вдвое больше будетъ! воскликнула Марина, — сколько тутъ бѣдныхъ дѣвушекъ, жаждущихъ знанія и занятій!
— Серьезно? быстро поднялъ на нее глаза графъ.
Она одумалась.
— Конечно, проговорила она, — очень много такихъ… которыя походятъ-походятъ и — бросятъ.
— Русское Ausdauer! усмѣхнулся онъ тѣмъ уголкомъ, что такъ нравился Маринѣ.
— Сдѣлайте меня инспектрисой, засмѣялась она:- я имъ шалопайничать не дамъ!…
Онъ взглянулъ на нее съ гораздо большею внимательностью, чѣмъ въ ея понятіи заслуживала эта шутка.
— А опытъ? спросилъ онъ.
— Опытъ пріобрѣтается…
— И терпѣніе тоже?…
Она подумала — и не отвѣчала.
— Хорошо, Марина Осиповна, сказалъ Завалевскій съ новою полуулыбкой, — мѣсто вамъ будетъ, какъ только вы сами придете мнѣ сказать, что вы чувствуете себя способною управлять другими…
— Вы правы! отвѣчала она на это, и брови ея мгновенно сдвинулись отъ налетѣвшаго на нее облава печали, — я пока еще ни на что не гожусь!… А ужь какъ бы женщины у насъ, примолвила она со вздохомъ, — нуждались въ хорошемъ образованіи!…
— И не однѣ женщины! закачалъ головою графъ. — Подождемъ, можетъ быть и дождемся… А если у насъ установится когда-нибудь основательное образованіе, я не вижу причины, почему бы не допустить къ нему и женщинъ… Особенно славянская женщина, — она, пожалуй, дѣйствительно способна…
Марина не дала ему кончить.
— Не правда-ли, не правда-ли? — захлопала она даже отъ радости въ ладоши. — Какъ вы это справедливо сказали!…
— Да? засмѣялся онъ:- но въ моей мысли образованіе это должно опять-таки прежде всего служить естественному и неизмѣнному призванію женщины — быть матерью!… Та, которая будетъ въ состояніи замѣнить сыну своему наставника, будетъ вдвойнѣ мать!…
— А вотъ для этого, должно быть, язвительно воскликнулъ Пужбольскій, — и преподаютъ у насъ чуть не анатомію пятнадцатилѣтнимъ дѣвочкамъ!…
Въ прежнее время Марина такъ и взъѣлась бы на него за такое пренебреженіе къ реальнымъ знаніямъ, но тутъ она только шутливо погрозила ему пальцемъ и весело возгласила:
— Погодите, дайте образоваться русскимъ женщинамъ, — онѣ министрами будутъ!
— Ахъ! захлопалъ въ свою очередь въ ладоши Пужбольскій, — дождусь-ли я этого счастливаго времени! У меня дѣдъ былъ, — капитанъ-лейтенантомъ при Екатеринѣ служилъ, — такъ тотъ бывало, какъ вспомнитъ — и вздыхать начнетъ: "бабій вѣкъ, золотой вѣкъ! Такъ и я, Марина Осиповна, такъ и я!… Только вотъ какое я маленькое неудобство при этомъ предвижу: вообразите себѣ,- въ комитетѣ министровъ, или тамъ въ государственномъ совѣтѣ, внесено очень важное дѣло, напримѣръ по военному министерству, а самого министра вдругъ нѣтъ. Гдѣ министръ? спрашиваютъ… А секретарь докладываетъ: онѣ просятъ обождать ихъ немножко, онѣ изволятъ примѣрять новое платье отъ Ворта изъ Парижа… Ну такъ займемся пока дѣломъ министра юстиціи. А секретарь опять: госпожа министръ юстиціи извиняются, — онѣ сегодня ночью изволили произвести на свѣтъ новую гражданку и…
— Ну, скажите на милость, помирая со смѣху обратилась Марина съ жалобой къ Завалевскому, — есть-ли возможность говорить съ нимъ о чемъ-нибудь дѣльномъ!…
— Никакой возможности нѣтъ, молодая особа, подтвердилъ тотъ, — никакой!…
Марина въ этотъ день ушла съ балкона съ особенно свѣтлымъ чувствомъ на душѣ. Она какъ-то сознавала внутренно, что она была… не естественнѣе, нѣтъ!… естественно — это совсѣмъ другое значитъ, — это, напротивъ, вотъ когда она, напримѣръ, въ первый день знакомства ея съ графомъ, отпустила, что "Іосифъ Козьмичъ по пятнадцати чашекъ чаю въ сутки дуетъ", и онъ такъ посмотрѣлъ на нее, услыхавъ это, что она, вся красная, убѣжала домой… Нѣтъ, совсѣмъ не то, не естественнѣе; она чувствовала, что была сегодня простѣе… была какъ бы къ нимъ ближе, — и что это очень хорошо какъ-то выходитъ….
И съ этой минуты юная демократка съ гораздо меньшимъ пренебреженіемъ, чѣмъ прежде, стала думать о томъ, что и она бѣлокостная и что въ ней течетъ кровь князей Серебряныхъ-Телепневыхъ.
IX
Какъ хороша была весна въ этомъ году! Какимъ пышнымъ ковромъ послѣ, въ пору выпавшихъ дождей, зеленѣли травы въ поляхъ! А въ береженыхъ аларожскихъ лѣсахъ, на тридцать тысячъ десятинъ кругомъ, что было молодой тѣни, что переливовъ свѣта, что красокъ, что цвѣтовъ!… Весело было Маринѣ, низко наклонясь надъ сѣдломъ, пробираться впереди Завалевскаго по знакомымъ ей лѣснымъ тропинкамъ, неожиданно вывести его на широкую поляну, всю пламенѣвшую прощальнымъ блескомъ солнца, и, сдерживая твердымъ поводомъ своего тонконогаго коня, долгимъ и радостнымъ взглядомъ слѣдить за умиленнымъ выраженіемъ, которое принимало въ эти минуты лицо ея спутника… Онъ узнавалъ такъ долго невиданныя имъ мѣста, — и дѣтство, и первыя впечатлѣнія, первые восторги воскресали на мгновеніе въ его душѣ, на мгновеніе озаряли ее лучомъ тѣхъ первыхъ дней, тѣхъ блаженныхъ "грезъ первоначальныхъ"… Она никогда не заговаривала съ нимъ въ эти минуты, — она ждала, — она знала: онъ самъ заговоритъ, про себя, по обыкновенію, и затѣмъ словно проснется и поведетъ съ нею рѣчь, тихо улыбаясь… А эта улыбка — это весь онъ! говорила мысленно Марина…
Одно скучно: Іосифъ Козьмичъ сопровождалъ ихъ неизмѣнно въ этихъ прогулкахъ. Во-первыхъ, онъ былъ въ душѣ кавалеристъ и страстный лошадиный охотникъ; къ тому же и самыя лошади были его лошади, то-есть шли изъ Аларожскаго — небольшаго, но извѣстнаго по всей странѣ,- завода чистокровныхъ арабскихъ коней, которымъ "потомокъ гетмановъ" занимался болѣе, чѣмъ всѣми остальными отраслями ввѣреннаго ему управленія, и даже, благодаря этой его страсти къ лошадямъ, занимался безъ пользы для себя. Во-вторыхъ, онъ въ послѣднее время, послѣ того разговора съ графомъ, относился въ Маринѣ съ какою-то особенною, нѣжною внимательностью, какъ-то очень замѣтно старался показать себя отцомъ. Но на Марину это производило впечатлѣніе, далеко не отвѣчавшее ожиданіямъ самомнящаго господина Самойленки: его чрезмѣрная заботливость и ласково шутливыя рѣчи, съ которыми онъ постоянно обращался въ ней, теперь только раздражали и стѣсняли ее…
