Нодар Думбадзе - Белые флаги
Посылки из дому поступали раз в десять дней. Потом по неизвестной нам причине этот интервал увеличился до двадцати дней. Затем в одно прекрасное утро надзиратель ознакомил нас с новым приказом администрации. После глубокого анализа и всестороннего изучения этого документа нам стало ясно, что, во-первых, поступающие от родных посылки вызывают у заключенных нежелательные эмоции, горькие воспоминания, слезы, апатию и даже, в отдельных случаях, истерики, а во-вторых, экономический эффект подобной семейной помощи, с точки зрения государства, совершенно ничтожен, поэтому следует признать оправданным в целесообразным новый порядок, согласно которому впредь посылки будут поступать раз в шесть месяцев, причем с единственной гуманной целью – не дать некоторым индивидуумам, обладающим утонченным кулинарным вкусом, окончательно забыть специфические особенности блюд, приготовляемых их дорогими мамашами, женами, тетками и т. п. Что же касается калорийности установленной для каждого едока тюремной порции, то государство считает её вполне достаточной для того, чтобы упомянутый едок, находясь в упомянутом заведении, до конца прочувствовал ситуацию, разобрался в обстановке и хорошо помнил, почему он здесь находится.
Руководствуясь всем вышеизложенным, я, Шошиа и Исидор имели все основания считать полученную мною сегодня посылку последней в этом году, так как фактически посылки поступали только в ваш адрес. Гулояна и Девдариани нововведения в области снабжения заключенных волновали мало. Девдариани признался мне, что с тех пор, как он избрал жизненый путь, несколько отличающийся от общепринятых человеческих норм и принципов, оскорбленная в лучших своих чувствах его родня вообще забыла имя своего непутевого отпрыска, так что ни о каких домашних посылках для него не могло быть и речи. С Тигр а ном дело обстояло иначе: во-первых, единственная живая из всех его сородичей тетка жила в Ленинакане, и посылать в Тбилиси такие скоропортящиеся продукты, как, например, толма, было бы с её стороны непростительной глупостью; а во-вторых, количественные и вкусовые показатели ежедневного рациона Тиграна на воле значительно уступали соответствующим показателям тюремной пищи, поэтому он не испытывал никакой потребности в налаживании гастрономических связей с внешним миром. Более того, Тигран доверительно сообщил мне, что, будучи на воле, он скучает по "казенной пище" и не дождется дня, когда сможет вновь насладиться ароматами тюремной кухни, ставшими ему родными и милыми.
…Пока я читал и перечитывал записку матери, Шошиа, потирая руки, накрывал на стол. Посылка каждый раз сопровождалась небольшой запиской, содержавшей перечень присылаемых продуктов.
"Сынок, посылаю тебе:
1) хлеб – 1 шт.
2) котлеты – 8 шт.
3) зелень – лук, чеснок, тархун, цицмати, редиска – по 1 пучку.
4) яблоки – 4 шт.
5) колбаса – 1 шт.
6) сахар – 1 пачка.
7) табак – 2 пачки.
Извини меня, родной. Целую, мама".
Письмо было написано на тетрадном листке красивым крупным почерком. Перечитывая его, мне хотелось не есть, а плакать…
– Прошу уважаемое общество к столу! – пригласил нас Шошиа.
Я спрятал записку в карман и подошел к столу. Подсели и остальные. Некоторое время мы молча взирали на разложенную снедь, словно ожидая благословения священника.
– Начинай! – обратился ко мне Шошиа.
– Почему я?
– Потому что это гостинец от твоей матери. Начинай, а то я подавлюсь слюной!
– Уважаемый Исидор, начните вы! – попросил я.
Исидор взял крупный сочный стебель цицмати, сложил его вчетверо, обмакнул в соль и стал есть с аппетитным хрустом. Не в силах больше сдерживаться, мы набросились на еду. Насыщались жадно, торопливо. Когда голод был несколько утолен, мы стали есть медленнее, смакуя каждый кусок, наслаждаясь пищей. Скоро на столе остались три котлеты и малюсенький кусок колбасы.
– Быстро кончилось! – сказал я, словно оправдываясь.
– Ты съешь целую котлетку, мы возьмем по половинке, – решил Девдариани.
– Твоя мать думает, наверно, что её посылку ты съедаешь один! сказал, смеясь, Тигран.
– Наверно…
– Хотя бы и так. Восьми котлеток не хватит и одному! – заявил Шошиа. У меня больно сжалось сердце. Я представил себе, как уставшая, осунувшаяся мать после работы идет на базар, подходит к прилавку в мясном ряду и долго упрашивает мясника – огромного, пузатого, с вытаращенными глупыми глазами детину – уступить ей подешевле валяющиеся на прилавке обглоданные кости.
– Много мяса стоит много денег, Шошиа! – сказал я, с трудом сдерживая себя, и, чтобы не сорваться на крик, отправил в рот свою долю котлет.
– Деньги? Денег, дорогой мой, сколько угодно! Во-о-о-т их сколько в одном месте! – Шошиа провел рукой поверх бровей.
– Где же это? – поинтересовался Тигран.
– У льва в заднице! Засунь руку и вытаскивай! – объяснил Шошиа.
– Так просто и вытаскивать? – усомнился Тигран.
– Вот именно! – Шошиа закатал правый рукав. – Засунь и вытащишь!
– Грязный ты человек, Шошиа, тьфу! – плюнул Тигран. – Поделом тебе! Сиди в этой вонючей клетке!
Шошиа взял со стола уцелевшую чудом головку редиски, положил её на ладонь, словно Гамлет извлеченный из могилы череп, ткнул в неё указательным пальцем правой руки и начал:
– Вот, друзья мои, точка, которая сегодня подытожила всю мою жизнь! Горе тебе, бедный Шошиа! Горе вам, золотые мечты и видения моей юности! Горе тебе, колесо моей судьбы! С каким трудом поднял я тебя на гору и как бесповоротно, как безжалостно ты скатилось вниз! Увы!.. Из сорока лет моей жизни тридцать я жрал черный хлеб, лук, редиску и горчицу. Тридцать лет мне грезились белый хлеб и сливочное масло, икра и шашлык из молодого барашка, филей и бастурма, перепела и фазаны, двухэтажный особняк с облицованными мрамором ванной, кухней, туалетом, черный лимузин и белая дача на берегу моря, красивая жена и краснощекие дети! Тридцатилетние грезы я за десять лет превратил в явь! И в какую явь! Кто из вас ел икру трех сортов – черную, красную, желтую? Кто из вас ел жареное сливочное масло? Вам приходилось платить парикмахеру за бритье десять рублей? А зурну вы затыкали сторублевой бумажкой? То-то! Знаю, этот простачок Тигран спросит у меня: "Откуда столько денег, Шошиа?!" Оттуда, дорогой мой! Из львиного зада! Что ты хочешь сказать, Девдариани? Что и вы таскаете деньги из львиного зада? Не спорю. Но вы таскаете руками, а я головой! Самое большее, лев у вас откусит руку, а мне он отгрызет голову! Чувствуете разницу? Что? Вы спрашиваете, уважаемый Исидор, чем все это кончится? Увы! Ничем хорошим! Я теперь мечтаю о тех же, опостылевших мне за тридцать лет, черном хлебе, луке, редиске и горчице! Вместо двухэтажного особняка теперь у меня стокомнатная квартира, вместо мраморной ванной – параша, вместо красивой жены и краснощеких детей – вы, сволочи и мерзавцы, чтоб вам всем провалиться!.. Есть ещё вопросы, уважаемый Исидор? – Шошиа низко всем поклонился и умолк.
– Паяц ты, Шошиа! – сказал Девдариани.
– Нет, дорогой мой Лимон, Шошиа не паяц, а обреченный на смерть человек? – вздохнул Шошиа.
– Напрасно прибедняешься, меня не растрогаешь! Думаешь, буду реветь на твоих панихидах? Черта с два!
– Почему так, Девдариани?
– Потому, что и ты, и я, и он, – Девдариани рукой показал на Тиграна, – все мы должны умереть.
– Лимон-джан, ты о себе подумай, а о моей смерти позаботимся я и мой судья! – возразил Гулоян.
– Погоди, Тигран! А ты, Шошиа, ты должен умереть раньше меня!
– Это ещё почему?
– Потому, что все твои грезы и сны уже сбылись, а я пока не досмотрел и половины положенных мне снов!
– Это не объяснение. Мне не хочется умирать! – запротестовал Шошиа.
– А что тебе делать в этой жизни?
– Как это что? У меня уйма недоделанных дел!
– Каких?
– Много дел, Лимон! – Шошиа призадумался на минутку, потом продолжил: – Дом в Самадло[40] закончить – это раз. Второй дом, в Марткопи[41], на тещином участке, почти подведен под крышу, надо перекрыть – это два. Двоих мальчиков устроить в вуз – это три. Потом надо их ввести в жилкооператив – это четыре… Теперь дальше: двухкомнатную квартиру моего отца надо обменять на однокомнатную в моем доме, на третьем этаже. Потом мне нужно перейти в трехкомнатную рядом с той однокомнатной. Там живут одна семья и одинокий старик. Семье я даю свою двухкомнатную, старику изолированную однокомнатную моей тещи. Но этот, двухкомнатный, не соглашается идти в мою двухкомнатную. Старик, говорит, скоро умрет, его комната, говорит, останется мне, зачем, говорит, утруждать себя беготней вверх-вниз. Я ему обещаю телефон поставить – не хочет! Десять тысяч, говорю, добавлю – не хочет! Ремонт, говорю, сделаю, – не хочет! Вот такой вредный тип!.. Дело это или не дело? Надо его уладить? Надо. Теперь слушай дальше: наш цех собираются прикрыть. Должен ведь я взять оттуда свой пай, подыскать другое дело?.. Тоже хлопоты!.. Теперь: приближается моя очередь на новую "Волгу". Значит, ту, старую, которую я тогда оформил на шурина, придется переоформить на другого, – две "Волги" в одной семье, получается как-то неудобно…
