Антон Чехов - Том 29. Письма 1902-1903
Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку.
Будьте здоровы и благополучны.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Таганрог. Его высокоблагородию Павлу Федоровичу Иорданову.
От А. Чехова.
Книппер-Чеховой О. Л., 14 декабря 1902*
3919. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
14 декабря 1902 г. Ялта.
14 декабря.
Дуся моя, замухрышка, собака, дети у тебя будут непременно, так говорят доктора. Нужно только, чтобы ты совсем собралась с силами. У тебя все в целости и в исправности, будь покойна, только недостает у тебя мужа, который жил бы с тобою круглый год. Но я, так и быть уж, соберусь как-нибудь и поживу с тобой годик неразлучно безвыездно, и родится у тебя сынок, который будет бить посуду и таскать твоего такса* за хвост, а ты будешь глядеть и утешаться.
Вчера я мыл голову и, вероятно, немножко простудился, ибо сегодня не могу работать, голова болит. Вчера впервые пошел в город, скучища там страшная, на улицах одни только рожи, ни одной хорошенькой, ни одной интересно одетой.
Когда сяду за «Вишневый сад», то напишу тебе, собака. Пока сижу за рассказом*, довольно неинтересным — для меня по крайней мере; надоел.
В Ялте земля покрыта зеленой травкой. Когда нет снега, то приятно смотреть.
Получил от Эфроса письмо*. Просит написать, какого я мнения о Некрасове*. Это-де нужно для газеты*. Противно, а придется написать*. Кстати сказать, я очень люблю Некрасова и почему-то ни одному поэту я так охотно не прощаю ошибок, как ему. Так и напишу Эфросу.
Ветрище дует жестокий.
Фомке* холодно теперь ехать в Ялту, но, быть может, его можно провезти как-нибудь в вагоне, или, быть может, собачье отделение отопляется. Если Маша не возьмет его с собой, то, быть может, возьмет Винокуров-Чигорин, гурзуфский учитель, который сегодня выехал в Москву.
У свиньи, которую ты дала мне, облупилось одно ухо.
Ну, светик, господь с тобой, будь умницей, не хандри, не скучай и почаще вспоминай о своем законном муже. Ведь, в сущности говоря, никто на этом свете не любит тебя так, как я, и кроме меня у тебя никого нет. Ты должна помнить об этом и мотать на ус.
Обнимаю тебя и целую тысячу раз.
Твой А.
Пиши поподробнее.
На конверте:
Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Чехову И. П., 14 декабря 1902*
3920. И. П. ЧЕХОВУ
14 декабря 1902 г. Ялта.
Милый Иван, если ты еще не уехал в Ялту, то, пожалуйста, купи в семенном магазине мочалы, которая называется рафией, и привези. Купи пачки четыре. Если Маша* еще не выехала, то две пачки отдай ей. Впрочем, рафия не тяжела, в ней в 4-х пачках едва ли фунт будет.
Погода в Ялте очень плоха, но все здоровы. Георгий* выписал из Таганрога сала и хохлацкой колбасы, к празднику будет получена. Смотри же, приезжай!! Соне* и Володе* нижайший поклон.
Будь здрав.
Твой Antoine.
14 дек.
На обороте:
Москва. Ивану Павловичу Чехову.
Миусская пл., Городское училище.
Книппер-Чеховой О. Л., 15 декабря 1902*
3921. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
15 декабря 1902 г. Ялта.
15 дек.
Любимая моя женщина, сегодня получил твое письмо* на двух листочках. Вот ответы на твои вопросы. Рыбий жир и креозот я пью исправно, ибо это почти единственное мое занятие. Халата у меня нет; прежний свой халат я кому-то подарил, а кому — не помню, но он мне не нужен, ибо по ночам я не просыпаюсь. За все время мой пиджак был вычищен только один раз. Теперь, чтобы ты не сердилась, приму меры. Голову мыл недавно. Рубаху переменил сегодня. Чулки сейчас переменю, сию минуту. Новые полотенца, мне кажется, не годятся. Они становятся мокрыми, едва возьмешь их в руки; вероятно, это из дешевых. Мне нужны полотенца покороче, погрубее, потолще и пошаршавее.
Сегодня ночью выпал снег. Довольно паршиво в природе.
Дусик, если ты мне жена, то, когда я приеду в Москву, распорядись сшить мне шубу из какого-нибудь теплого, но легкого и красивого меха, например хоть из лиры. Ведь московская шуба едва не убила меня! В ней три пуда! Без легкой шубы я чувствую себя босяком. Постарайся, жена! Отчего в этот приезд я не сшил себе шубы, понять не могу.
На праздниках я буду писать тебе каждый день, будь покойна. Мне самому хорошо, когда я пишу тебе. Ведь ты у меня необыкновенная, славная, порядочная, умная, редкая жена, у тебя нет ни одного недостатка — с моей точки зрения по крайней мере.
Впрочем, есть: ты вспыльчива, а когда в дурном настроении, то около тебя опасно ходить. Но это пустяки, это пройдет со временем. Есть у нас один общий с тобой недостаток — это то, что мы с тобой поздно женились.
В прошлом году и ранее, когда я просыпался утром, то у меня обыкновенно было дурное настроение, ломило в ногах и руках, а в этом году ничего подобного, точно помолодел.
Получил письмо от Вишневского*; скажи, что буду отвечать ему на праздниках*.
Обнимаю мою дусю, целую и благословляю.
Пиши мне подробнее, не ленись. Теперь уже дни стали прибавляться, к весне пошло, скоро, значит, увидимся.
Ну, господь с тобой.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Неизвестному, 15 декабря 1902*
3922. НЕИЗВЕСТНОМУ
15 декабря 1902 г. Ялта.
15 дек.
Я письмо получил своевременно, но не ответил… не знаю, почему. Должно быть, был болен, или что-нибудь вроде.
Ваше желание — посвятить мне комедию — слишком лестно для меня, чтобы я мог не согласиться или не желать этого.
Желаю Вам всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Книппер-Чеховой О. Л., 17 декабря 1902*
3923. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
17 декабря 1902 г. Ялта.
17 дек.
Актрисуля моя, здравствуй! Последние два письма* твоих невеселы: в одном мерлехлюндия, в другом — голова болит. Не надо бы ходить на лекцию Игнатова*. Ведь Игнатов бездарный, консервативный человек, хотя и считает себя критиком и либералом. Театр развивает пассивность. Ну, а живопись? А поэзия? Ведь зритель, глядя на картину или читая роман, тоже не может выражать сочувствие или несочувствие тому, что на картине или в книге. «Да здравствует свет и да погибнет тьма!» — это ханжеское лицемерие всех отсталых, не имеющих слуха и бессильных. Баженов шарлатан, я его давно знаю, Боборыкин обозлен и стар.
Если не хочешь ходить в кружок и к Телешовым*, то и не ходи, дуся. Телешов милый человек, но по духу это купец и консерватор, с ним скучно; вообще с ними со всеми, имеющими прикосновение к литературе, скучно, за исключением очень немногих. О том, как отстала и как постарела вся наша московская литература, и старая, и молодая, ты увидишь потом, когда станет тебе ясным отношение всех этих господ к ересям Художественного театра, этак годика через два-три.
Ветрище дует неистовый. Не могу работать! Погода истомила меня, я готов лечь и укусить подушку.
Сломались трубы в водопроводе, воды нет. Починяют. Идет дождь. Холодно. И в комнатах не тепло. Скучаю по тебе неистово. Я уже стал стар, не могу спать один, часто просыпаюсь. Читал в «Пермском крае» рецензию* на «Дядю Ваню»: говорится, что Астров очень пьян; вероятно, ходил во всех четырех актах пошатываясь. Скажи Немировичу, что я не отвечаю до сих пор на его телеграмму*, так как не придумал еще, какие пьесы ставить в будущем году. По моему мнению, пьесы будут. Три пьесы Метерлинка* не мешало бы поставить, как я говорил, с музыкой. Немирович обещал мне писать каждую среду и даже записал это свое обещание, а до сих пор ни одного письма, ни звука.
Если увидишь Л. Андреева*, то скажи, чтобы мне в 1903 г. высылали «Курьера». Пожалуйста! И Эфросу* скажи насчет «Новостей дня».
Умница моя, голубка, радость, собака, будь здорова и весела, господь с тобой. Обо мне не беспокойся, я здоров и сыт. Обнимаю тебя и целую.
