Антон Чехов - Том 28. Письма 1901-1902
Дуся моя, ангел, собака моя, голубчик, умоляю тебя, верь, что я тебя люблю, глубоко люблю; не забывай же меня, пиши и думай обо мне почаще*. Что бы ни случилось, хотя бы ты вдруг превратилась в старуху, я все-таки любил бы тебя — за твою душу, за нрав. Пиши мне, песик мой! Береги твое здоровье. Если заболеешь, не дай бог, то бросай всё и приезжай в Ялту, я здесь буду ухаживать за тобой. Не утомляйся, деточка.
Получил много своих фотографий из Харькова. Летом приезжал фотограф и снимал меня во всех видах.
Сегодня подавали мне изысканный обед — благодаря твоему письму, вероятно. Куриные котлеты и блинчики. Язык, который мы купили у Белова, испортился в дороге, или по крайней мере кажется испортившимся: издает запах.
Господь тебя благословит. Не забывай меня, ведь я твой муж. Целую крепко, крепко, обнимаю и опять целую. Постель кажется мне одинокой, точно я скупой холостяк, злой и старый.
Пиши!!
Твой Antoine.
Не забывай, что ты моя жена, пиши мне каждый день.
Маше поклонись. Конфеты, которые дала мне твоя мама, я ем до сих пор. И ей поклонись.
Бунину И. А., 30 октября 1901*
3519. И. А. БУНИНУ
30 октября 1901 г. Ялта.
30 окт. 1901.
Милый Иван Алексеевич, представьте, деньги Ваши вытребованы обратно одесским банком, и их в ялтинском банке уже нет. Посылаю Вам обратно и телеграмму и марки.
Как Вы поживаете, господин Букишон? Что пописываете, на чьих юбилеях гуляете?*
Сейчас была у меня С. П. Бонье. Говорили и о Вас.
Будьте здоровы, богаты и веселы. Крепко жму Вам руку.
Ваш А. Чехов.
Книппер-Чеховой О. Л., 30 октября 1901*
3520. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
30 октября 1901 г. Ялта.
30 окт. 1901.
Милая собака, песик, мать велит благодарить тебя за письмо*, кланяется и просит написать, что она будет поступать во всем именно так, как ты пишешь. Она тебя целует.
Сегодня был Бальмонт и обедал со мной. Ели вальдшнепов. Была m-me Бонье. Скажи Вишневскому*, что книжка для сбора пожертвований будет выслана ему на сих днях. Скажи Немировичу, что Бальмонт пишет для Художеств<енного> театра пьесу* и напишет непременно к весне; я радуюсь, ибо полагаю, что это будет пьеса хорошая, оригинальная. Получил я пьесу от Федорова*, брюнета, который был у нас и тебе не понравился; когда прочту, то напишу. Это тоже для Художеств<енного> театра. Сегодня целый день читал газеты, которые скопились у меня на столе в мое отсутствие; в каждом № находил что-нибудь про себя. Посылаю тебе вырезку из «Приазовского края»*. Если судить по провинциальным газетам, то Художеств<енный> театр учинил целый переворот в театральном деле. Нет, ставьте вы «Дикую утку», ставьте «Крамера»*, что бы там ни было.
Ах, собака, милая собака… Ну, да ничего. Поживем так, потерпим, а потом опять будем вместе. Я тебе не изменю, моя дуся, будь покойна.
Крепко целую тебя. Спи спокойно, ешь с аппетитом, работай весело.
Поклон Маше.
Твой Antoine.
Целую тебя и обнимаю. Я привык к твоим заботам о себе (т. е. обо мне), и теперь я как на необитаемом острове. Саша Средин был нездоров, теперь, говорят, ничего, ходит и выходит.
Чеховой М. П., 31 октября 1901*
3521. М. П. ЧЕХОВОЙ
31 октября 1901 г. Ялта.
Милая Маша, мать убедительно просит тебя поблагодарить Ольгу Родионовну* за подарок. Она очень обрадовалась, когда я вынул из чемодана это боа, говорит о нем часто и жалеет, что сама не может написать.
У нас в саду посажены новые розы, все в исправности. По двору ходят два журавля. Напиши, как прошел «Мих<аил> Крамер»*. Я читал в газетах, но всё это заслуживает не много доверия*. Розы и хризантемы, особенно хризантемы, цветут у нас буйно. Сегодня чудесный, ясный, прохладный день. Внизу, где затоплена чугунная печка, очень тепло, у меня же прохладно. Будь здорова. Поклонись Оле. Напиши строчки две.
Твой Antoine.
31 окт.
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Спиридоновка, д. Бойцова.
Книппер-Чеховой О. Л., 1 ноября 1901*
3522. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
1 ноября 1901 г. Ялта.
1 ноябрь.
Милая моя жена, законная, я жив и здоров, и одинок. Погода в Ялте чудесная, но меня это мало касается, я сижу у себя и читаю корректуру*, которой, по-видимому, нет конца. Сейчас иду в город, чтобы постричься.
Я знал, что ты будешь играть в пьесе Немировича*. Это я говорю не в осуждение, а так, в ответ на твое письмо. Судя по газетам, «Крамер» не имел того успеха, какой я ждал, и теперь мне больно. Нашей публике нужны не пьесы, а зрелища. А то, что Алексеев, как ты пишешь, пал духом* — и глупо и странно; значит, у Алексеева нет сознания, что он поступает хорошо.
Я тебя целую, деточка моя. Пиши подробности. Жду. Обнимаю тебя.
Твой Antoine.
Запечатывай свои письма получше, а то они приходят почти раскрытыми — и это по твоей вине, конверты плохие.
Ну, дуся моя, будь здорова!!
Книппер-Чеховой О. Л., 2 ноября 1901*
3523. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
2 ноября 1901 г. Ялта.
2 ноября 1901.
Милая собака моя, здравствуй! В письме своем ты спрашиваешь, как погода, как журавли, как Могаби. Погода тихая, теплая, но туманная, Могаби скрылась за туманом, про журавлей я тебе уже писал (их двое); сад в хорошем состоянии, хризантемы цветут, розы — тоже, — одним словом, житье малиновое. Вчера и сегодня, все эти дни, читаю корректуру*, которая опротивела мне, и только что кончил, совсем уже кончил, так как больше уже не пришлют.
Я здоров, но вчера и третьего дня, вообще со дня приезда моего сюда, мне было не по себе, так что вчера пришлось принять ol. ricini. А что ты здорова и весела, дуся моя, я очень рад*, на душе моей легче. И мне ужасно теперь хочется, чтобы у тебя родился маленький полунемец*, который бы развлекал тебя, наполнял твою жизнь. Надо бы, дусик мой! Ты как думаешь?
Скоро Горький будет проездом в Москве*. Он писал мне*, что 10 ноября выедет из Нижнего. Твою роль в пьесе он* обещает изменить, т. е. сделать ее шире, вообще обещает немало, чему я рад весьма, так как верю, что пьеса от его переделок станет не хуже, а много лучше, полней. Когда придет к вам тот человечек, который ест одно постное*, то скажи ему, что кланяется ему Попов* (которому вырезают из носа полип). У Льва Ник<олаевича> я еще не был*, поеду завтра. Говорят, что он чувствует себя хорошо.
Оля, жена, поздравь меня: я остригся!! Вчера чистили мне сапоги — это в первый раз после моего приезда. Платье не было еще в чистке. Но зато я каждый день меняю галстук и вчера мыл себе голову. Вчера вечером был у меня Средин Леонид; сидел и молчал, потом ужинал. С ним был Бальмонт. Сегодня утром приходил чахоточный грек лечиться. Я надоел тебе? Ты сама приказала мне писать тебе все подробности, вот я и пишу.
Посылаю тебе афишу из Праги, насчет «Дяди Вани»*. Мне всё думается, что бы такое послать тебе, да ничего не придумаю. Я живу, как монах, и одна ты только снишься мне. Хотя в 40 лет и стыдно объясняться в любви, но всё же не могу удержаться, собака, чтобы еще раз не сказать тебе, что я люблю тебя глубоко и нежно. Целую тебя, обнимаю и прижимаю тебя к себе.
Будь здорова, счастлива, весела!
Твой Antoine.
Федорову А. М., 3 ноября 1901*
3524. А. М. ФЕДОРОВУ
3 ноября 1901 г. Ялта.
3 ноября 1901.
Ялта.
Дорогой Александр Митрофанович, я прочитал Вашу пьесу* и — вот Вам мое мнение*; причем считаю нужным предупредить, что тут не опыт мой, которого у меня нет, или очень мало, а просто впечатление. Прежде всего, мне кажется, что у Вас в пьесе не хватает какой-то мужской роли, центральной. Всё время кажется, что сейчас придет мужчина и скажет что-то очень важное — и нет его. Зеленцов очень бледен, совсем не написан, а Роман тронут чуть-чуть и неинтересен для актера. Володя хорош, только его нужно бы сделать, мне кажется, еще теплей; и нужно, чтобы он в самом деле занимался теперь или когда-нибудь ранее механикой и чтобы выражения «пар пущен», «заработают теперь колеса» и проч. не были пустыми, а вытекали, так сказать, из глубины. Детей выводить не следует, о них, буде нужно, поговорить на сцене. Теперь перехожу к дамам. Ольга Багрова хороша. Это роль для очень хорошей актрисы. Только сделайте, чтобы она говорила поменьше; она чувствуется с полуслова, с первых строк и была бы просто великолепной, если бы Вы устроили в 3 или 4 акте взрыв, если бы ее вдруг на одну минуту взорвало, а затем опять бы тишина. Повторяю, чудесная роль. Наташа говорит очень много, всё в одном тоне, скоро прискучает. Ее следует сделать разнообразнее, богаче. Остальные все уже встречались и раньше, писаны по рутине. Еще что? Скворцы прилетают в конце марта, когда еще снег. Выстрел в конце пьесы подаст зрителю мысль, что это застрелился кто-нибудь, Роман, что ли. Все действ<ующие> лица говорят одним языком (кроме Ольги), даже «забавно» Романа мало помогает делу. Есть лишние слова, не идущие к пьесе, наприм<ер> «ведь ты знаешь, что курить здесь нельзя». В пьесах надо осторожней с этим что. И т. д. и т. д. Видите, сколько я написал Вам! А тон пьесы — хороший тон, федоровский; читать ее легко, и я бы с удовольствием посмотрел ее на сцене.
