Звезды смотрят вниз - Арчибальд Джозеф Кронин
– Пойдемте, сестра, пойдемте скорее!
Сестра Клегг ничего не спросила: по лицу молодой сиделки она поняла, что случилась беда. Сестра Клегг повернулась и, не сказав ни слова, пошла в палату.
Хильда постояла и тоже ушла туда.
Дэвид остался один в коридоре. Все произошло так внезапно, что он растерялся. Он не знал, можно ли ему пройти через палату к Дженни, раз в палате что-то случилось. Но раньше, чем он успел решить что-нибудь, вернулась Хильда.
– Ступайте в приемную, – приказала она решительно.
Дэвид уставился на нее. Две сиделки вышли из палаты и торопливо прошли к операционной. Они шли бок о бок, словно авангард процессии. Затем щелкнули выключатели в операционной, и мертвое стекло в двери засияло белым светом, как освещенный экран кинематографа.
– Ступайте в приемную, – повторила Хильда. В ее голосе, взгляде, жестком выражении лица чувствовалась такая настойчивость, что нельзя было не подчиниться. Дэвид вошел в приемную. Дверь за ним захлопнулась, и он услышал быстрые шаги Хильды.
Беда случилась с Дженни, – он почувствовал это с внезапной, холодящей душу уверенностью. Он стоял в пустой приемной, прислушиваясь к шагам людей, ходивших взад и вперед по коридору. Услышал лязганье лифта. Снова шаги. Потом на время тишина. Потом звук, который привел его в полнейший ужас, – кто-то бежал: пробежал из операционной в кабинет Хильды и затем обратно.
У Дэвида сжалось сердце. Если там, несмотря на дисциплину, так бегали, значит случилось серьезное несчастье, очень серьезное. От этой мысли он застыл на месте.
Прошло много времени, очень много. Он не знал сколько – полчаса, а может быть, и час? Он оцепенел в напряженной позе вслушивающегося человека, и мускулы ему не повиновались, он не мог вынуть часы.
Вдруг дверь отворилась и вошла Хильда. Дэвиду не верилось, что это Хильда: перемена в ней была слишком разительна, в ней чувствовалось полнейшее изнеможение, физическое и душевное. Она вымолвила почти устало:
– Вы бы сходили сейчас ее повидать.
Дэвид поспешно сделал шаг вперед:
– Что случилось?
– Кровотечение.
Он повторил вслух это слово.
У Хильды задрожали губы. Она сказала раздельно и с горечью:
– Как только сестра вышла из комнаты, она села в постели, потянулась за зеркалом… чтобы посмотреть, хорошо ли она выглядит. – В голосе Хильды были ужасная горечь и угнетенность. – Да, чтобы посмотреть, красива ли она, гладко ли лежат волосы, чтобы накрасить губы! Можете себе представить? Полезть за зеркалом! После того как я столько над ней потрудилась! – Хильда замолчала, совсем подавленная. Недавняя бодрость изменила ей, у нее была только одна мысль – что искусная операция пропала даром. Это доводило ее до отчаяния. Безнадежным жестом распахнула она дверь настежь: – Идите сейчас, если хотите ее увидеть.
Дэвид вышел из приемной и прошел через палату в комнату Дженни. Дженни лежала, вытянувшись, на спине, и конец кровати был поднят высоко на козлы. Сестра Клегг делала Дженни впрыскивание в руку.
В комнате царил беспорядок, повсюду тазы, лед, полотенца. Осколки разбитого ручного зеркала валялись на полу.
Лицо у Дженни было землистого цвета Она дышала прерывисто и с трудом. Глаза смотрели в потолок – в них был ужас, в этих глазах, они, казалось, цеплялись за потолок, боялись его выпустить.
Сердце Дэвида словно расплавилось и затопило все внутри.
Он стал на колени у постели.
– Дженни! – сказал он. – Ах, Дженни, Дженни!
Глаза оторвались от потолка и обратились на него.
Белые губы, как бы извиняясь, прошептали:
– Мне хотелось тебе понравиться.
Слезы потекли по лицу Дэвида. Он взял ее бескровную руку и не выпускал ее больше:
– Дженни! О Дженни, Дженни, родная моя!
Она прошептала, как затверженный урок:
– Мне хотелось тебе понравиться.
Слезы душили его, он не мог говорить. Он прижал белую руку к своей щеке.
– Пить! – Она слабо всхлипнула. – Дай воды.
Он взял чашку («Какая забавная, совсем как чайничек!») и поднес ее к бескровным губам. Дженни с трудом подняла руку и взяла поилку. Но тут слабая дрожь пробежала по ее телу. Жидкость из чашки вся вылилась на ее ночную сорочку.
В последний миг все вышло так хорошо – мизинец руки, которой она все еще держала чашку, был изящно согнут. Дженни было бы приятно, если бы она могла это видеть. Дженни умерла, как прилично благовоспитанной особе.
XXII
В утро после похорон Дженни, в половине девятого, Дэвид вышел из вагона на платформу в Слискейле и был встречен Питером Вилсоном. Весь предыдущий день, 15 октября, прошел как в тумане, в отрешенности горя, в быстрой смене последних печальных впечатлений. Он проводил на кладбище то, что оставалось от Дженни, возложил венок на ее могилу. Он выехал из Лондона ночным поездом, и спать пришлось мало. Но он не чувствовал усталости. Свежий ветер с моря дул на платформе и заряжал его энергией. С ощущением особенной физической бодрости он поставил на землю свой саквояж и пожал руку Вилсону.
– Вот и вы! – сказал Вилсон. – И не слишком-то рано!
В ленивой и добродушной усмешке Вилсона было сегодня что-то уклончивое. Остроконечная бородка беспокойно дергалась, что у него всегда было признаком душевного волнения.
– Очень жаль, что вы вчера пропустили собрание. Комитет был сильно этим озабочен. Ведь никогда не знаешь, с чем придется столкнуться.
– Думаю, что нам предстоит трудная борьба, – отвечал Дэвид спокойно.
– Может быть, труднее, чем вы думаете, – заметил Вилсон. – Слышали, кого они выставляют против вас? – Он помедлил, смущенно и пытливо глядя в глаза Дэвиду, потом бросил резко: – Гоулена.
У Дэвида сердце остановилось, весь он похолодел и содрогнулся при звуке этого имени.
– Джо Гоулена?! – повторил он глухо.
Натянутое молчание. Вилсон хмуро усмехнулся:
– Это выяснилось только вчера вечером. Он теперь живет в «Холме» – и живет на широкую ногу. С тех пор как он вновь открыл «Нептун», он стал местной знаменитостью. Всеми командует – и Ремеджем, и Конноли, и Лоу. Большинство консерваторов слушается его во всем, ест из его рук. Из Тайнкасла тоже сильно нажимают в его пользу… Да, он выставлен кандидатом. Это окончательно оформлено.
Тупое удивление, смешанное с чем-то похожим на ужас, овладело Дэвидом, – он не мог поверить. Нет, это слишком дико, слишком немыслимо! Машинально он спросил:
– Вы серьезно говорите?
– Никогда в жизни не говорил серьезнее.
Значит, правда. Значит, эта потрясающая жестокая новость – правда! С застывшим лицом Дэвид поднял саквояж и пошел
