Ангелина - Александр Козлов

– Узнала сегодня в администрации, – сказала, обняв Антошку, – что по достижении совершеннолетия ты могла потребовать отдельного жилья, потому что твой дом разрушен и непригоден для проживания. Но, видно, в опеке прокрутили свои делишки и оставили тебя не то что без квартиры, даже комнату в общаге не дали. Сейчас, разумеется, не найдешь ни концов, ни виновных. Тем более сейчас ты официально замужем, прописана на жилплощади законного супруга. Придется восстанавливать свою обитель самостоятельно, а не пускать деньги по ветру. А хочешь, продадим участок, разбогатеешь немножко?

– Нет, продавать не буду. Дом – это все, что связывает меня с корнями…

– Ой, ну ладно, хорошо, закроем тему! – пресекла ее красавица, когда увидела, как у той блеснули слезы. —Пока ты в отпуске, можешь уже заниматься своим домишком. Могу похлопотать, чтобы организовали бригаду строителей – все одно слоняются целыми днями.

– Мы пойдем жить в другое место? – спросил Антошка, не глядя на мать.

– Только если захочешь, – опередила Надежда.

– А папа с нами пойдет?

Ангелина съежилась в кресле, устремила на сына взволнованный взгляд: неужели несмышленыш – вот так, по-детски! – мстит ей за садик?

Ребенок мельком посмотрел на мать, будто оценивая ситуацию, и снова отвернулся:

– Я видел его…

– Когда? Расскажи нам все по порядочку, – снова опередила «тетя», наблюдая, как онемела от страха подруга.

– Вчера, в окошко. Он мимо проходил, показал мне вот так, – малыш сложил ручки и потряс ими перед собой, мол, «все будет хорошо». – Папа был грустный. Баба Зина меня отвела в комнату, сказала, что нельзя смотреть в окошко без спросу.

Женщины переглянулись – одна с тревогой, другая с негодованием.

– Почему папа к нам больше не приходит?

– А ты не боишься его? – спросила Надежда.

Антошка покачал головой.

– Ты любишь папу? – продолжала та и, когда малыш кивнул, решила уже окончательно расставить все точки над «i». – А кого больше – маму или папу?

Сын бросил взгляд на мать и ткнулся лицом в грудь «тети», как поступают дети, когда смущаются или не хотят отвечать.

Бледная, с искрящимися от слез глазами и трясущимся подбородком Ангелина молча глядела на него в упор, не зная, что сказать.

– Ладно, дружок, пора спать. Пойдем, уложу тебя…

Надежда вернулась скоро и застала подругу в слезах.

– Ну уж нет! – она схватила ее за руку и потянула в спальню; там поставила перед зеркалом и воскликнула:

– Скажи мне, кого ты видишь?

Та растерянно попятилась, но красавица снова вернула ее к зеркалу:

– Отвечай, кого ты видишь сейчас!

Ангелина посмотрела на отражение, перестала плакать. Лицо ее изменилось – сделалось спокойным, взгляд твердым, и она произнесла уверенно:

– Женщину!

– Вот именно! Научись в конце концов вести и чувствовать себя так, как будто не ты принадлежишь миру, а он стелется у твоих ног! Помни, жизнь – это как ездить на роликах: чтобы удержать равновесие и не свалиться, нужно постоянно двигаться. Рви в клочья все, что мешает движению вперед, и никогда не унижайся даже в собственных мыслях! А плачь только в тех редких случаях, когда по-девичьи хочется похныкать и пожалеть себя, но не тогда, когда незаслуженно обижают!..

Очередной урок принес плоды, и наутро «ученица» выглядела спокойной. Она отвела Антошку в садик и возвращалась, чтобы прибраться в квартире, постирать белье и приготовить чего-нибудь к приходу Надежды. Та предупредила, что после работы забежит «на минутку переодеться», а потом с Игорьком в город съездит «проветриться», при этом многозначительно подмигнула. Так что до вечера оставалась уйма времени – она все успеет, со всем справится ко времени, а потом сходит за сыном…

– Лина!

Этот голос невозможно было не узнать – слыша его во сне, она просыпалась, переполненная чувствами. Внутри обожгло, дыхание остановилось.

Поодаль от подъезда, возле приземистого штакетника, стоял Михаил…

Глава двадцатая

Даже самый обворожительный мужчина, будь он соткан из света и обаяния, в одно мгновение рискует превратиться в отвратительное чудовище: достаточно ему лишь единожды запятнать себя болью, причиненной женщине. И тогда, каким бы блеском радушия ни сияли его глаза, каким бы манящим ни звучал его голос, за этим фасадом скрывается монстр, которого она слишком хорошо знала.

Можно было бы не замечать предательство, попытаться забыть обидные слова, но боль – это совсем другое. Она не исчезает с течением времени, не исчезает после прощения. Напротив, она проникает глубоко внутрь, укореняется в сознании, опутывает сердце колючей проволокой горьких воспоминаний. Эти воспоминания жили своей жизнью, таились в темных уголках души, словно осклизлые крабы, готовые в любой момент выскочить и вцепиться клешнями в сознание. Стоило лишь на мгновение расслабиться, поддаться приятным грезам, как они тут же напоминали о себе.

Каждый его жест, каждое слово, когда-то наполнявшие сердце теплом, теперь отзывались ледяным холодом. Даже легкая тень его улыбки вызывала у нее дрожь отвращения и страха. Боль исказила его черты, превратив в ужасное подобие того, кем он когда-то был для нее. И эта метаморфоза была необратима. Конечно, он мог уйти, исчезнуть из ее жизни, но чудовище, созданное им, оставалось: жило в ее памяти, во снах и страхах, постоянно напоминая о том, как легко можно разрушить хрупкий мир доверия и любви, и как тяжело, а порой и невозможно, собрать его осколки вновь.

Ангелина остановилась как вкопанная, настороженно глядя на мужа. От волнения сделалось дурно, подкосились колени, и она едва удержалась на ногах, умоляя небеса ниспослать сил, чтобы достойно выдержать испытание встречей.

Михаил шагнул к ней, но тут же замер, когда молодая женщина синхронно отступила, огляделась, будто искала помощи.

– Пожалуйста, выслушай, – проговорил он негромко, почти извиняющимся голосом. – Я ничего не сделаю, не бойся, просто давай поговорим.

Ангелина обреченно вздохнула и потупила глаза, давая понять, что согласна. Сердце заколотилось еще сильнее, когда он приблизился, и до боли знакомый запах лосьона после бритья сдавил внутренности раскаленным обручем.

– Прости, я перегнул палку. Мне не нужно было бить тебя, угрожать, что заберу Антоху.

– Но ты сделал это.

– А теперь ненавижу себя, потому и здесь, прошу, чтобы ты простила, вернулась домой. Все время мне казалось, будто ты нарочно притворяешься замухрышкой, чтобы люди смеялись надо мной, не делала ничего для того, чтобы наша жизнь изменилась к лучшему, стала чуть-чуть интереснее, нам завидовали, хотели общаться и дружить. Никто не приходил к нам в гости, все сторонились. А что должен был делать я, а? С одной стороны, мамаша никак не воспримет меня взрослым мужиком, до сих пор называет противно «Мишенка» (думает, что мне,