Я нашла его в Интернете - Хамуталь Бар-Йосеф
— Меня не волнует, что обо мне говорят, — бросила она вызывающе.
— Не в этом дело, не в этом дело.
— А в чем?
— Я не могу объяснить.
— Ты работаешь в службе безопасности?
— Скажем, большинство высокопоставленных военных, когда выходят на пенсию, поступают именно так. Знаешь, как это происходит: сегодня ты допрашиваешь кого-то, у кого где-то есть двоюродный брат или хороший друг, а завтра ты читаешь в газете о террористической ячейке, которую вовремя раскрыли…
— Так вот зачем ты приехал на эту конференцию?
— В том числе. А как ты думаешь, что происходит на международной конференции по русистике?
— До сих пор я не думала об этом…
— Так подумай сейчас. Джудит, я не знаю, что у вас в Израиле известно о том, что происходит вокруг вас…
— Эндрю, в Израиле каждый час слушают новости.
— Новости… Понятно. Но есть люди, знающие намного больше того, что израильтяне слышат в новостях. И ты должна знать: я очень беспокоюсь.
— О ком? Обо мне?
— И о тебе. И вообще — ситуация тревожная, если не сказать опасная.
— Для кого? Что ты имеешь в виду?
— Я уже слишком много сказал. Во всяком случае, если ты знаешь людей, у которых есть доступ к бункеру… Я был бы счастлив, если бы ты помогла мне связаться с ними.
— Доступ к бункеру?..
— Разве ты не знаешь, что все важные военные решения принимаются в бункере, в Кирие? Я думал, что в Израиле это знает каждый.
— А что ты будешь делать, когда свяжешься с ними?
— Я постараюсь разговорить такого человека, но, конечно, не раньше, чем выясню, что у него есть проблема, которую я могу решить, или что я могу организовать для него приглашение, включая проживание, билеты на самолет и так далее… — Эндрю озорно улыбнулся.
— Спецслужбы Англии шпионят за Израилем, и ты полагаешь, что я помогу им в этом? — Глаза Юдит сузились и стали похожи на точилку для кинжалов.
— Нет-нет, это не против Израиля, не дай бог. Это даже на пользу. Но, ты знаешь, всегда хорошо удостовериться, раздобыть полную информацию. Всегда есть сюрпризы. Помимо прочего, это моя работа, — он пожал плечами и развел руками, — что тут сделаешь!
Конференция должна была закончиться во вторник днем. После заключительной лекции они снова пошли в ее комнату, зная, что у них есть полчаса, а затем нужно будет освободить номер. На этот раз он был немного более жестким, а она более податливой и страстной.
— Мне очень трудно с тобой прощаться, — сказал он, впившись в нее взглядом. — Правда, очень трудно.
— Я знаю, мне тоже, — сказала Юдит с горькой улыбкой, ясно сознавая, что никогда больше его не увидит. И тут же подумала: она получила чудесный подарок, больше, чем она заслуживает, больше, чем она мечтала.
— Я хотел бы посадить тебя на поезд, но это может быть опасно, — сказал он.
— Нет проблем, — сказала она и почувствовала себя отторгнутой, отрезанной, сгоревшей. Он поцеловал ее в закрытые влажные глаза, протянул визитку и сказал:
— Сейчас мой офис дома, поэтому не звони по этому телефону, это опасно, но я буду очень рад, если ты напишешь мне. По этому адресу. Только укажи на конверте: «личное». Поняла?
Из окна такси, подвозившего ее к вокзалу, Юдит увидела огромную красивую церковь с высокими куполами. Она попросила водителя остановиться, заплатила не считая и позволила своим ногам идти по каменной площади к церкви. Чемодан на колесиках с шумом катился рядом.
Что она делает? Что она делает? Вокруг на скамейках сидели люди в расслабленных позах. Понимают ли они по тому, как повязан ее платок, что она еврейка, соблюдающая заповеди? Ничего, пусть понимают. Войдя в церковь, она очутилась в пространстве с огромными колоннами. Здесь, на скамьях под высокими сводами, тоже, наверное, сидят люди. Ее окутал запах восковых свечей. Она шла, выпрямившись, с чемоданом в руке по квадратным камням гробниц к стене из разноцветных витражей, к алтарю, над которым висел большой черный крест. Поставив чемодан рядом с собой, она опустилась на колени, сложила руки, опустила голову и безмолвно сказала про себя: «Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо!» Она искала глазами статую или икону Мадонны — сейчас она рада была бы поговорить с женщиной о том, что с ней происходит, — но в некатолической церкви женского образа не было и в помине.
Уходя, она пожала плечами и чуть было не рассмеялась, подумав: «Я, наверное, сошла с ума! Это богохульство! Что мне, еврейке, искать в церкви? Я опаздываю на поезд!» Но это было необходимо — сбросить груз внезапного, невероятного бремени счастья, а также приблизиться к нему, к Эндрю, войти в святое для него место.
Все полтора часа пути от Бата до станции Паддингтон она сидела прямо с закрытыми глазами, идиотская улыбка заливала ее лицо. Она представляла себе его глаза, его голос, его руки, его взгляд, его движения, пальцы… Она пообещала себе — ее внутренняя речь невольно стала английской — расслабиться, отключиться от всего этого в Лондоне: забыться, позволить себе все доступные удовольствия — пятипроцентный сидр, музей, парки, послеобеденный сон без будильника и, может быть, даже билет в театр на завтрашний дневной спектакль. У нее был заранее забронированный отель типа «постель и завтрак». Она поехала туда на такси. Зарегистрировалась у стойки, зашла в номер, переоделась, легла на широкую кровать. В комнате витал слабый запах сигарет, но на этот раз он ее не раздражал.
Вскоре она обнаружила себя сидящей за столом и пишущей на оставленной кем-то пачке сигарет, пишущей на его, Эндрю, английском: Running rabbit. Fancy colored pheasant. Was it a wasp? Was it a fantasy?[32] Другой бумаги у нее не было, потому что перед отъездом из Бата она выбросила все бумаги, чтобы облегчить чемодан. Она писала, пока на пачке было место, потом положила ее в сумочку и вышла на улицу.
Села за столик в кафе. Пила легкий сидр. Чувствовала, что плывет, парит. Смотрела перед собой, ничего не видя, кроме мерцающих воспоминаний обо всем, что произошло между ней и Эндрю. Потом зашла на почту. Купила конверт. Развернула сигаретную пачку, написала номер своего рабочего и домашнего телефона, сложила и положила в конверт. Затем с болезненной решительностью сняла с шеи тонкую цепочку со звездой Давида, теплое золото, которое было на ее шее с семи лет и стало частью ее тела, и сунула между складками бумаги. Лизнула липкую полоску конверта и плотно его заклеила. Написала адрес. Слово «личное» она написала заглавными
