Продолжая движение поездов - Татьяна Дагович
«Жила-была женщина; очень ей хотелось иметь ребенка, да где его взять?» – вслух процитировала сказку Андерсена. Сколько же ей все-таки читалось, рассказывалось, сколько в нее вкладывалось – а что получилось… «Она пошла к колдунье…» Оборвала себя на полуслове: «Не настоящая». И сказала: «Пора прекратить разговаривать вслух в пустом доме, это выглядит как сумасшествие…»
Расхаживая по кабинету туда-сюда, задела полку, но успела поймать. Выпало только несколько ящичков, посыпалась бумага – лица, судьбы. Ступая по фотографиям и чужим историям, покинула комнату. Спустилась на первый этаж, через дверь – из дома, но не в сад, а на пустую улицу, и пошла по улице дальше, дальше. Хотелось упереться во что-то лбом – в ствол дерева, в стену, но она не могла этого сделать – она же не настолько дура, не настолько чужая здесь. Дошла до магазина. Купила варенье, минеральную воду и бутылку рейнского вина – просто первое, на что упал взгляд.
Почему такая пропасть между «подозревать», «догадываться», даже «знать», но без подтверждения, и «знать» окончательно, с доказательствами? Слабая надежда все же шевельнулась – может, безумный Шурц все придумал? У нее же есть свидетельство о рождении, и дата рождения – первое июня, и отчество – Николаевна. Но она прекрасно понимала, как делались эти документы.
Вернувшись домой, ела варенье и запивала вином и водой. С тем же успехом могла бы есть что-то другое или заниматься чем-то другим, здесь суть была в том, чтобы что-то делать, не сидеть.
«Я люблю сладкое, – Су думала вслух. – Многие любят сладкое. У меня так же портятся зубы, как у других, и я хожу к стоматологу. Мне так же бывает больно и холодно. Все-таки я люблю варенье… как многие…»
Сузанне заедала открывшуюся пропасть, живот раздулся и урчал от варенья и минералки, голова гудела от вина, она заснула в гостиной, на диване, укрывшись пледом, бормоча: «Собаку купить…» Во сне видела лесную воду.
Лесная вода пахнет зеленым. Пить ее страшно, но можно опустить в нее лицо на секунду, а потом долго вытирать его руками – травинки, ворсинки, гниль и свежесть. Лесная вода помогает деревьям сообщаться языком соков. Она аккумулирует редкое солнце, пробивающееся сквозь кроны.
Иногда в лесной воде шумят инопланетяне: непонятно откуда берутся, поднимут брызги, а потом непонятно куда, на свои планеты, исчезают, вроде некоторых частиц, которые в вакууме возникнут и тут же исчезнут. Потом опять появятся в другом месте. С той же планеты или с другой – кто их знает.
Лесную воду не всегда легко найти. Можно пересмотреть сотню прудов в разных лесах и не найти ее. С другой стороны, иногда лесная вода оказывается просто в какой-нибудь луже, в каком-нибудь дворе, и тогда эту лужу надо срочно осушить или обходить десятой дорогой. Или умыться в ней – и сутки после этого не умываться в воде водопроводной (но можно в речной или морской).
Тогда можно стать счастливым, если повезет. Или стать деревом, если не повезет. Что почти одно и то же. Если только дерево растет в хороших условиях, то есть в местности, где его никто не трогает. Это ведь то, о чем мы так часто мечтаем, – чтобы нас не трогали и оставили в покое. Но это невозможно, пока мы люди. То есть само по себе возможно, но это делает нас еще несчастнее, чем когда нас трогают, человек создан для общения и обречен на общение. У деревьев же есть только сообщение, есть птицы, которые вьют гнезда в ветвях, муравьи, которые ползут по стволу, или ошалело прыгающие белки – дерево это все не трогает. Оно тихо шелестит листьями и со-общается с другими деревьями.
Деревья, которые используют и вырубают, совсем не счастливы. Деревья, за которыми ухаживают в садах, не совсем счастливы. Деревья хотят быть свободными, для этого они пьют лесную воду. Данте рассказывал, что деревья – это души самоубийц, самоубийцы – это те, кто очень хотел, чтобы их не трогали, а их все трогали и трогали. Тогда они кольцом окружили ад, и листья у них были серебристые, тополиные, стволы же – как у сосен. Но таким деревьям не дают лесной воды. Так что ничего хорошего.
Лесные воды вливаются в воды некоторых рек и с ними впадают в мировой океан. Иногда они попадают в мясо рыб и креветок, которых мы едим. Если не повезет съесть такое блюдо – лесная вода попадет внутрь, и это уже навсегда. Доза не будет смертельной, как если выпить стакан лесной воды. Но все время придется что-то искать, стремиться и не находить, неутолимая тоска будет тянуть в прошлое, в детство, или волной прибивать к разным людям, которые тоже не смогут ее утолить. Придется далеко-далеко ехать на поезде, всегда ехать на поезде. По ночам будут сниться то солнце, то темные качающиеся ветви, еловые лапы, муравьиные ножки, во сне иногда будет казаться, что тоска утолена, но по пробуждении она будет тяжелой, как зеленый лесной камень в сердце, даже если солнце будет светить в окно, и по постели будут прыгать тени заоконных веселых веток, и блик фиолетового света – это еще что за странность? Сообщение Бога?
Проснулась без головной боли, но с удивлением. Умылась, почистила зубы, позавтракала. Была какая-то натянутость в ее простых действиях – какая разница, у нее во всей жизни была натянутость. Она не думала о вчерашнем открытии, но оно оставалось фоном. Как если бы ей вчера поставили диагноз, объясняющий давно тревожившие симптомы, и сказали, что ее болезнь неизлечима, но не смертельна. С этим живут, надо привыкнуть. Сузанне начала привыкать.
В лесу, в лесу, под ольхой… Ольховый царь… За второй чашкой кофе невольно представила, увидела женщину. Быть может, у женщины все было хорошо до катастрофы, была молодая счастливая жизнь и муж, но потом все взорвалось вместе с реактором, муж исчез, она спасалась от радиации, о которой ей рассказали, кричала, ничего не понимала, не понимала, что с ней происходит, что ребенок уже снаружи. Кровь в лесу. А за третьей чашкой Су видела совсем другую картину: ангелы. Нет, не ангелы, а поднимающиеся из мхов, отделяющиеся от деревьев, спускающиеся с неба комки света, руки-лучи придерживают смеющегося младенца, кладут среди трав, защищая и успокаивая своею ласкою, и исчезают, а издали доносится вой сирен, вверху лопасти вертолетов, но какое до этого дело младенцу? Никакого, над младенцем – травы, над травами – кроны, над кронами – небо, которое наискосок пересекает птица.
Или потом – крашеные стены, толстая женщина в белом халате и мужчина с русыми усами, мужчина:
