Удивительные истории о любви - Андрей Гуртовенко
Вынырнувшая из двухмерного пространства машина раздвигается, принимает обычный вид, останавливается возле Майи. Открывается дверца, и парень перекрикивает дождь и ветер:
– Садитесь.
Она, дрожа, отрицательно качает головой. Парень выскакивает из машины и, накрывшись курткой, обхватывает Майю за плечо:
– Пойдемте, пойдемте, вы целы?
Еще одна ветка летит сверху торпедой на них, но парень успевает оттащить за собой Майю, и огромный сук с гулким разочарованием падает точно на место, где только что стояла Майя.
– Слыхали, что пишут в новостях?
– Нет, – резко прерывает Майя Тёму. – Ничего не хочу знать.
Услышав впервые за три дня ее голос, он от удивления замолкает.
– Ясно, – произносит он спустя полминуты. – Могла бы и не орать. И вообще, знаешь что – не сходить ли тебе к врачу?
Майя вопросительно-враждебно глядит на него. Он показывает рукой на ее щеку, глубоко поцарапанную веткой. Кожа вокруг царапины вспухла и покраснела. Майя поджимает губы. Ее познабывает. Одежду она отжала в туалете, чтобы та не капала, но футболка и джинсы все равно сырые, неприятные. Чтобы не заболеть, Майя напилась горячей воды из-под крана и теперь ее подташнивает. Хотя, возможно, ее подташнивает не от воды, а от переживаний – Майя не знает, нарушила ли она правило, сев в машину парня, или это была ловушка наоборот. В последние попытки противник полюбил устраивать такие штуки – менять в процессе правила или делать для них исключения, которые тоже суть правила в определенных обстоятельствах.
– До тебя работала у нас тут одна, – Тёма постукивает бутербродом в упаковке по столу. – Знаешь, что она натворила?
– Тёма, нам запрещено об этом распространятся, – предупреждает Алина. На ней сегодня нежный персиковый костюм, по студии распространяется благоухающий запах новых духов. Даже яблоко сегодня на ее столе не зеленое, а красное.
Тёма, не отрывая от Майи злого взгляда, продолжает:
– Приглашения. Она подписывала приглашения на очень, – он тычет пальцем вверх, – очень важное мероприятие. А писала она – в обморок от восхищения можно было упасть. И быстро так, легко. Тебе в этом плане до нее далеко. В русской вязи ты, Майя, конечно, несравненна, но кому она нужна, эта твоя русская вязь? Так вот тысяча карточек. Никто из нас не перепроверял их. Времени не было, да и работала она давно. А потом оказалось, что на нескольких приглашениях безупречным каллиграфическим почерком выведен отборный русский мат. Адресованный, разумеется. Фамилия, имя, отчество – все как полагается, строго по списку. Как только нас не повесили за это.
– Она так разминалась, – поясняет Алина, грациозно приближаясь к столу Тёмы и демонстрируя новые туфли на высокой шпильке. Персиковый костюм сидит как влитой. Алина предпочитает одежду чистых цветов. Самое поразительное – все они, цвета, идут ей. Алина присаживается на край стола, наклоняется к Тёме. Их отношения явно продвинулись.
– Разминалась как ты перед работой, – продолжает Алина. – Ты имя художника пишешь, а она матюки выводила. Говорила, что это ей помогает вытерпеть слюнявые сюсюканья.
– Так что, Майя, – подхватывает Тёма, – если ты собираешься спятить, то предупреди нас, будь добра. А рот мне затыкать не надо. Не хочешь слушать – не слушай.
– Так что там, Тёмочка, пишут в новостях? – Алина протягивает руку и поправляет ему ворот рубашки (сегодня – фиолетовой в синюю клетку). – Сегодня в Москве, – читает Тёма с экрана, – от грозы пострадали шестнадцать человек. Двое погибли под упавшими деревьями.
Рука Майи вздрагивает, и у ер в слове другъ появляется резкий зигзаг.
18 августа
Выходной. Закат. Вечерний город тает за окном. Противник взял тайм-аут, продумывает ход. Матисс уже не просит еды, только ласкается и громко мурлычет. Поразительно, как много лишней еды потребляют люди и домашние животные. Джинсы и майка на Майе уже висят, жирные складки понемногу вползают обратно в тело.
19 августа
По пути на работу Майя наблюдает, как голубь с распушенным хвостом крутится возле голубки.
Он явно не владеет собой, старательно выполняет составленную кем-то и когда-то программу продолжения рода. Голубка ухажера отвергает, и хвост голубя возвращается в обычное состояние.
Придя на работу и увидев хихикающих у чайника Алину и Тёму, Майя не может не провести очевидную параллель. Поведение Тёмы и Алины подчиняется тому же закону, что и поведение только что виденных голубей. Мысль идет дальше. А, может, и сама Майя эти последние дни в некотором роде всего лишь глупо и смешно распушает хвост? То бишь всего лишь подчиняется некоему закону, и ей только кажется, что она сама что-то там решает. Ну что, в самом деле, может значить в мировом порядке этот ее распушенный хвост, все эти выдуманные ею же самой правила и ограничения? С чего ты взяла, Майя, что то обстоятельство, что ты не убираешься дома, не следишь за собой, моришь голодом себя и несчастное животное, может как-то влиять на ход событий? Подумай сама. Как это выглядит со стороны? Это выглядит так, как будто ты, Майя, ку-ку.
Это куда хуже, чем адова головная боль или молнии в глаз. Но тем-то и хорош опыт. Сколько раз Майя попадалась на этой хитрости врага. Но теперь она знает, что делать, – не реагировать на собственные слова. Представь, будто это радио болтает. Оно болтает, а ты делай свои дела. Зажав верхнюю губу нижними зубами, Майя выводит букву за буквой:
Буде пѣхота вамъ нужна, то можете оную получить.
Все бессмысленно, Майя. Вообще все. Через сто лет никого из тех, кто живет в эту минуту, не будет в живых. И тебя не будет, и Матисса. А через тысячу лет? А через сто тысяч? Какой смысл во всем, что ты сейчас делаешь? То-то же. Ты, Майя, очень устала. Перо, которым ты водишь, кажется неподъемным. В те, прежние разы ты была моложе, можно было и поиграть в эту игру. Глупую, опасную игру. Теперь ты стареешь. Зачем же подрывать здоровье? А зачем мучить кота? Ему и так отпущено совсем немного, кошачья жизнь коротка. Он ведь ничегошеньки не понимает, у него нет иллюзии, которой ты тешишь себя. Сейчас он один в квартире, мяукает, плачет, он испуган, расстроен, несчастен. Голодный и беспомощный. Он ведь не может сам позаботиться о еде. Представляешь, как ему страшно, когда ты вдруг перестала кормить его? Ты же не дура, Майя, понимаешь, что на самом деле от тебя ничего не зависит.
