Взвихрённая Русь – 1990 - Анатолий Никифорович Санжаровский
Лигачёв постучал себя по носу, будто стряхивал с него пыль, и, вздохнув, отвечал:
— Ну что я скажу, дорогие? За Ленина я не знаю. А за себя должен однозначно сообщить следующее. Я этого нигде не говорил. И вместе с тем замечу. Будующее за нами! Можно решить эту, оказывается, сложную продовольственную программу…
Он внимательно посмотрел на потолок и уже вдохновенней продолжал:
— Мы плохо уделяли внимание этому вопросу. Колхозы и совхозы должны быть изменены… нужны новые инвестиции. Надо развивать производственную кооперацию на селе на базе общественной собственности. И это понятно. Ибо, как мне думается, общественная собственность объединяет, а частная собственность разъединяет интересы людей и, несомненно, социально расслаивает общество. В связи с этим позвольте мне, товарищи, вам напомнить, с какой целью началась наша перестройка. Ведь с целью наиболее полного использования потенциала социализьма. Так я хочу спросить, неужели распродажа предприятий в частные руки способствует раскрытию возможностей, заложенных в социалистическом строе? Конечно, нет! Меня не убеждает и введение в оборот новой категории «трудовая частная собственность», как, по-видимому, последнее достижение современной теоретической мысли.
Я думаю, что вы согласитесь со мной, если я скажу, что тип собственности — это уже не тактика, это уже стратегия. Говоря о типах собственности, хотелось бы сказать и об общечеловеческих и социалистических ценностях. Мне представляется, что социалистические ценности целиком и полностью включают в себя и общечеловеческие. И это очень важно. Но они неравноценны, неадекватны. Скажем, общественная собственность — это ведь социалистическая ценность. Социалистические ценности, как мне представляется, более широкое понятие. Неправомерно также и то, что мы предаём забвению классовый подход. Ведь отсюда пошло, что не имеет никакого значения классовый состав Советов народных депутатов, отсюда пошла недооценка рабочего и крестьянского движения. А к чему это всё привело, теперь видно. Повторяю, колхозы и совхозы должны быть изменены. Нужны дополнительные серьёзные инвестиции. Сейчас механизированная оснащённость наших колхозников такая, какой она была у американского фермера в 50-е годы. Никогда мы серьёзно не накормим страну, если не будем капитально перевооружать крестьян…
«Ну сколько можно толочь воду в ступе? — в нетерпении горячечно думает Колотилкин. — Один чудик из Ужгорода ужал толстовскую килограммовую «Анну Каренину» до двух слов: «Аня, поезд!». А этот наоборот… Где довольно двух слов, размазывает целый романище!.. Поверь этому Лигачу, выходит, мы и не перевооружали? — недоумевает Колотилкин. — А триллионище какому сунули псу под хвост? Можно б было совать, будь пёс живой. А то ж дохлый. Неужели за семьдесят лет не разглядели? Не унюхали? И пичкай тех же хаврошечек социалистической ориентации хоть одними сотнягами на утро, на обед, на полдник, на вечерю, колбасы не дождаться. Уж так надёжно советская отлажена машинка…»
— «Как вы считаете, есть ли у Ельцина шансы стать президентом?» Это его дело! — чуже пыхнул Лигачёв. — «Как его здоровье?» Я его бюллетени не читал… Литва заявила себя независимым государством. С нею и надо и вести себя, как с иностранным государством. А то, понимаете, Прускене`,[42] прошу прощения, — с пионерской, с молодцеватой отвагой Егор Кузьмич стрельнул на сидевшую рядом женщину, — дама акти-ивная!.. Сверхсмелые люди спрашивают, какие именно привилегии имеют члены политбюро. А не подписываются.
Эту записку он кисло отбросил в сторону. С анонимщиками не дружим. И даже не объясняемся с ними!
— А вот жизненный вопрос. Интересуются, чем я занимался в застой. Я, дорогие товарищи, в застой строил, понимаете, социализьм вместе с сибиряками! Вот так! Мы должны, понимаете, бодро смотреть вперёд. Твёрдо!
Зал сверкнул снисходительными улыбками, но до шлепков благоразумно не опустился.
— Да, да!.. Строил!.. «Как же так получилось, что через сорок пять лет после войны мы проиграли Победу?» Понимаю и разделяю… Я в тревоге… В войну погибло наших двадцать семь миллионов…
— Двадцать! — из разных углов подсказал зал.
— У вас, товарищи, старая цифра. А мы подготовили Михал Сергеичу новую цифру. Двадцать семь, и он её объявит на сорокапятилетии нашей Великой Победы. Германия — это, понимаете, коренные изменения в мире… Как-то так… вдруг… Развалился весь восточный социализьм наш германский… Не только германский, понимаете! Политбюро в шоке. Даже не сошлось обсудить-обрядить всё это, как и рынок… Мы даже не успели, понимаете, одуматься… Ещё предстоит ясно высказаться по объединению Германии. Это ж не воссоединение, а поглощение! Единство двух Германий, может, было естественным процессом. Но на какой базе, в какие сроки, какими методами оно должно было осуществляться? На практике восточным немцам даже не дали времени реформировать их социализьм. Я б в одну гребёнку все события в Восточной Европе не ставил. Запад… А на самом деле это проклятый империализьм! Понимаете, он ловко воспользовался определёнными ошибками соцстран и развалил нам социалистическую нашу систему. Это откровенная победа империализьма и поражение социализьма. Я в глубокой, понимаете, тревоге… Вот…
Зал угрюмо заворочался, заскрипел.
— Вопросов много. Пускай повыступают другие товарищи. А я после ещё буду отвечать…
«Будя!»
Колотилкин зверино схватил Аллу за руку и, чертыхаясь, напоказ, вызывающе потащил через весь балкон к выходу.
11
Если ваша совесть мешает работе, то что-то надо менять.
А.Рас
Вприбежку она еле поспевала за ним.
— Я в полном отрубе от такого члена… — растерянно шептала Алла. Будто всё это несла именно она и теперь винилась.
— Что отруб!? Что отруб!? — рявкнул в коридоре Колотилкин. — Это ж его хлопотами горячими!..
Он припал боком к подоконнику. Перекинул последний листок со своими записями. На свежем чистом блокнотном листе припадочно закружил витки букв.
Первому секретарю обкома КПСС
тов. Тупикину-Царькову М.С.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Прошу исключить меня из рядов КПСС. Пока в политбюро восседают такие, как Лигачёв, считаю несовместимым своё пребывание в партии.
5.05.1990. Суббота.
Алла заглянула поверх плеча. Прочитала.
— Нe тупи! — Указательным пальцем, как крюком, она резко приподняла колотилкинский рукав рубашки, отдёрнула красный стержень от бумаги. — «Чего только не приходит в голову, когда она пустая!» Да эта твоя мутотень дремучей той, настольной… Когда я впервые пришла к тебе на приём в райком… Тогда… в легендарный ленинский
