За закрытыми дверями - Майя Гельфанд
Ленечка кивнул. В тот же вечером он сообщил маме и бабушке, что идет в гости к Моисею Иосичу. Те благосклонно кивнули – старый фронтовик вызывал у них уважение. Он добежал до дома старика, а дальше они пошли вместе. Идти оказалось недолго – пункт назначения находился неподалеку, в одном из соседних дворов, хотя Ленечка никогда здесь не бывал. Уже стемнело, но он разглядел фигуры людей в необычных одеждах, которые стояли близко друг к другу с книгами в руках и что-то бубнили под нос. В свете луны он увидал колодец, вырытый посреди двора, где мерцала, слабо поблескивая, черная вода.
– Моисей Иосич… – потянул за рукав Ленечка. Но Моисей Иосич только прижал палец к губам: тссс!
Мальчик смотрел с восхищением и ужасом, как странные люди, раскачиваясь, что-то бормочут себе под нос, напевая. Как приходят мужчины, накручивают на руки ремешки, надевают на голову странную коробочку, укрываются черно-белым одеялом и тоже присоединяются к общему хору.
– Кто эти люди? – не выдержал Ленечка.
– Это евреи, – ответил Моисей Иосич.
– А что они делают?
– Они молятся своему Богу. Ты тоже еврей, Ленечка.
– Я? – Мальчик вытаращил глаза и тут же густо покраснел. – А это точно?
– Да. Бабушка твоя еврейка, а значит, и мама тоже. Ну и ты, получается, тоже еврей.
– А вы-то откуда знаете?
– Так мы своих сразу видим, – усмехнулся Моисей Иосич.
– И вы тоже?
– И я.
Новость эта стала для Ленечки настоящим потрясением. Он был октябренком, скоро планировал стать пионером, а тут – такое! Хотя в их интернациональном окружении его еврейство не было такой уж страшной новостью, но все равно стало немного неприятно.
– Это очень плохо? – спросил он.
– Ну, как тебе сказать… Не то чтобы очень. Но жизнь тебе не облегчит.
Тогда Ленечка крепко задумался.
– Нет, я не хочу быть евреем, – сказал он твердо. – Я советский человек.
Моисей Иосич только усмехнулся и, помолчав, произнес:
– Сегодня великий праздник. Сегодня евреи вышли из Египта.
– Прямо сегодня? – уточнил Ленечка.
– Ну, не совсем. Это было много лет назад. Но евреи помнят. Это праздник свободы. Праздник освобождения из рабства. Когда-нибудь ты тоже выйдешь из рабства.
– А зачем мне из него выходить? – фыркнул Ленечка. – Я и не собираюсь в него входить. Я ж не раб.
– Это от нас не зависит. Рабство – оно снаружи. А свобода – она внутри.
Но Ленечка не мог понять философствования старика. Тем временем двор постепенно заполнялся людьми. Среди них начали мелькать знакомые лица. Этого он видел в школе, он там сторожем был. А другой – муж бабушкиной приятельницы.
– Если я еврей, я тоже должен молиться? – спросил Ленечка.
– Должен. Но пока ты не можешь молиться вместе со всеми. Ты еще мал. Ты еще не мужчина. Мужчинами становятся в тринадцать лет. После этого ты сможешь молиться вместе с нами.
И с этими словами Моисей Иосич отвел Ленечку в сторону, а сам присоединился к остальным. Вскоре однообразное бормотание, периодически переходящее в хоровое пение, наскучило мальчику, и он задремал.
Его разбудили треск, грохот, испуганные крики. Кто-то громко выругался, послышался топот чьих-то быстрых шагов. Спросонья Ленечка увидел, как люди в черной одежде выволакивают молящихся, толкают, бросают. Кто-то выбил костыль из рук Моисея Иосича, он потерял равновесие, и вот он уже на земле, испачканный, его топчут ногами, он защищает руками голову, что-то умоляюще кричит… Наконец один из людей в черном велел остановиться. Побоище на время прервалось.
– Кто тут у вас главный? – спросил он. Вперед вышел сухонький старичок с длинной бородой и голубыми глазами. – Вы? – По всей видимости, человек в черном тоже узнал старичка, и лицо его изменилось, стало серым, нервным. – Никогда бы не подумал, – пробормотал он, но тут же взял себя в руки. – Чем вы тут занимаетесь?
– Празднуем день рождения, – ответил старичок не моргнув глазом.
– Чей? – сурово спросил человек.
– Мой.
Оба знали, что это в чистом виде вранье. И оба замерли, ожидая, что один из противников первым пойдет на попятную.
– Почему в такой странной одежде?
– Это одежда наших предков, – ответил старичок.
Формально одежда предков не была законодательно запрещена. Наоборот, поощрялись творчество малых народов и сохранение культурного разнообразия, и оба об этом знали.
– Почему в такое позднее время?
– А когда еще? Все же на работе.
Начальник обвел взглядом собравшихся. Работающими их никак нельзя было назвать. Кроме Ленечки, многим присутствующим было далеко за семьдесят, а среди тех, кто помоложе, как Моисей Иосич, немало было инвалидов вроде него.
– А это что? – вдруг осенило начальника. Посреди двора находился глубокий колодец – тот самый, что привлек внимание Ленечки. Антрацитовая вода поблескивала в лунном свете. Это был микве, ритуальный колодец для омовений.
