Валентин Проталин - Тезей
- Кто же тогда будет Герофилой, - ответила женщина - ...Нет, я бы и смогла стать твоей женою... Или кому-то еще... Я-то смогла бы, но сможет ли моя любовь. То, что внутри меня, поднимает в дорогу... Понимаешь?
- Пробую...
- Ты должен понять... Ты ведь такой же странник, как и я. Ты тоже нигде не приживешься, ибо тебе дано больше, чем надо для того, чтобы где-то укорениться.
- Похоже, ты разбираешься во мне лучше меня самого.
- Знаешь, почему женщина так хочет отнестись к тебе по-матерински?
- Почему?
- Оттого, что ты странник в этом мире.
- Неужели мы с тобой совсем не нужны этой жизни? - удивился Тезей.
- Мы-то как раз ей нужны, - объяснила Герофила, - но как нечто, приходящее из-за ее пределов. Потому-то и нет у нее к нам тепла.
- Неужели она так жестока?..
- Жестока от беззащитности, как ребенок.
- Про меня это твое пророчество?
- Про то, что и ты странник?
- Да.
- Тут не надо быть пророком.
- А что ты мне могла бы напророчить?
- Самое лучшее - быть любимцем богов.
- В любимцы я не гожусь, - рассудил Тезей, приподнимаясь.
- Отчего? - возразила Герофила. - Женщины-то относятся к тебе по-матерински. Ты познаешь и саму Афродиту.
- И буду, наконец, счастлив, - оживился Тезей.
Герофила даже рассмеялась.
- Того, кто не хочет или не умеет быть счастливым, и за уши не притянешь к ощущению счастья.
- Значит, счастья не будет, - спокойно согласился Тезей.
- Мы не будем счастливы. Но нам дано знать, что такое счастье... Бывают минуты, когда все в тебе как открывается: в любви или когда рождается песня. В такие моменты и умереть не страшно... Конечно, такие моменты проходят, эта жизнь берет свое, и опять боишься смерти... Но ведь было...
Тезей опять видел, как наполняются светом глаза женщины, озаряя весь ее облик, сияющую ее плоть.
- Теперь ты всю жизнь будешь видеть меня, - сказала Герофила, - даже с закры-тыми глазами.
...Цвет славного города Афины собрался у гавани Фалер. Толпились и горожане приблудные: певцы, музыканты и плясуны да мелкие служки, объединявшиеся и вокруг старого храма Диониса, и вокруг нового святилища Аполлона Дельфийского.
Были среди провожавших и носители бесспорных, хороших родословных. Во-первых, все юноши и девушки, с кем Тезей плавал на остров Крит. Во-вторых, сподвижники молодого афинского царя, успевшие побывать с ним в первых аттических походах против Полланта и его сыновей. Много было и простых палконосцев.
Если море подступало бы прямо к стенам Афин, то из одного только любопытства, провожать Герофилу вышла бы половина города. Но тащиться в Фалеры...
Что до Фалер, то его жители все поголовно высыпали из своих домов поглазеть на проводы знаменитой пророчицы.
Так и получилось: на пристани рядом с финикийским кораблем, готовым отправиться в плавание, стояли отдельной группой хозяин судна, Герофила, Поликарп и Лаодика. Около них - Тезей с Мусеем. Мусей остался рядом с Тезеем, чтобы поддержать своего царственного друга в первые минуты одиночества.
Подальше, вдоль стен корабельного дока и верфи, - прибывшие на проводы из Афин. За ними, несколько в стороне, в пространствах между лавками прибрежного рынка рассредоточились жители Фалер.
- Я желал бы стать чайкой, - вздохнул Мусей.
- Еще налетаешься, - пообещала пророчица.
- А что, - весело оживился Мусей, - снаряжу судно, набью его товарами, отпла-ваюсь и вернусь самым богатым афинянином... Верно? - обратился он к хозяину "Амурру", который направился к сходням, скорее всего, желая поторопить своих новых спутников.
- Паук целый год ткет, а одеться не во что, - уклончиво, но и хитровато улыбнувшись, ответил финикиянин.
- О боги, - удивился Мусей, - какие занятные у вас присказки... Скажи еще что-нибудь.
- Сказать?
- Скажи.
- Не обидишься?
- Поблагодарю даже.
- Пришел верблюд рогов просить, ему и уши отрезали.
- Поразительно, - продолжал удивляться Мусей, - совсем не похоже на пословицы наших хитрецов... Куда вы плывете, друзья мои, - вдруг грустно произнес он, обращаясь к Поликарпу и Лаодике. И снова - к хозяину судна. Значит, не советуешь снаряжать корабль?
- Почему? Голова работает - пробуй.
- Это тоже ваша финикийская присказка?
- Нет, - рассыпался мелким смехом хозяин судна, - это я сейчас сам придумал.
- Финикийские головы работают, - усмехнувшись, откликнулась Герофила, Я ж говорила - даже деньги под проценты ссужать целые общины научились.
- Община, община, - покачал головой финикиянин, - община, конечно, хорошо, но лучше бы самому... Без общины... Ах! - он коротко и как-то неожиданно доверительно махнул рукой.
Однако этот жест означал и иное. Афинский трубач, державшийся неподалеку, тут же протрубил сигнал молчания, какой всегда звучит на здешних берегах, когда корабль готов к отплытию.
Стало совсем тихо. Потом коротко - как прошелестело - прошгала группа афинян во главе со жрецом-глашатаем. Она приблизилась к отплывающим. Опять стало совсем тихо. И тут раздался голос глашатая, речитативом по строчкам он произносил прощальную молитву. Вся пристань негромким, но густым эхом повторяла каждое ее слово.
- Поликарпик, Поликарпик, - сокрушенно проговорил Тезей, - братик ты мой любимый...
Четвертая глава
Всю ночь, а, может быть, только под утро, разве разберешь, Тезею снился cон, из которого обязательно надо было выбраться и вернуться в Афины или хотя бы в Трезен. Проснуться в Афинах или в Трезене. Но как ни пытался он проснуться, оказывался в совершенно незнакомых местах с неведомыми постройками, с перепутанным нагромождением их, в полутьме. Одет был Тезей в какую-то рвань, ноги босые, тряпки не его. Мысленно он пытался даже переодеть себя. Это удавалось. Однако тут же на нем опять болтались какие-то лохмотья, едва прикрывающие наготу. То ли Афины, то ли Трезен находились где-то совсем близко. Тезей пытался двигаться куда-то, сворачивал и опять попадал неведомо куда. Мимо проносились какие-то люди, но никто не хотел указать ему дорогу. А, главное, боги исчезли из этого мира. И поэтому какой шаг ни сделай, он становился бессмысленным.
Тезей пробовал еще и еще раз сосредоточиться, собрать себя, напрячь мускулы и одним прыжком вылететь из этой ловушки. Он прыгнул и упал. Упал на пол рядом со своим ложем. Словно промахнулся, возвращаясь из ночных странствий, и, не попав обратно в постель, грохнулся прямо рядом с ней. И проснулся.
- Я этого, Тезей, не видел, - отчетливо раздался над царем голос Герма.
Над проснувшимся Тезеем стоял Герм, оказавший ему гостеприимство в первый день появления его в Афинах. Он сделал попытку помочь подняться теперешнему царю Аттики, однако молодой владыка успел вскочить на ноги.
- Лучшие люди города ждут тебя в твоем мегароне, засоня, - объявил Герм.
В мегароне Тезея действительно ждали афиняне из лучших. Точнее сказать, афиняне из самых высокопоставленных домов. Представляли они, правда, не всю совокупность городской знати, а только ее молодую поросль. С точки зрения принятия решений, не самую влиятельную, но жаждущую определиться в этом, до них устроенном мире. Двигало молодежью прежде всего желание поддержать Тезея, оставшегося вдруг в одиночестве. И Герм был не вполне точен, обозвав его засоней, поскольку появились на Акрополе молодые и знатные горожане совсем ранним утром, чтобы пробудившийся царь сразу оказался в их обществе. И слуги с домочадцами, не мешкая, впустили их во дворец, может быть, и нарушая заведенный порядок: без спросу впускали, но ведь и ситуация непростая - вот скоро проснется царь, а рядом - никого. Так что не только запустили гостей домашние Тезея, но и напитки, и яства быстренько вытащили из кладовых.
Было, конечно, и еще одно обстоятельство, приведшее молодых людей в мегарон Акрополя: обсудить кое-что, если уж собрались. Знатных сверстников Тезея влекла к себе идея народовластия, провозглашенная молодым царем. Они желали приобщиться к новому движению, более того - окрасить его в свои тона. Именно поэтому ждал пробуждения Тезея не Мусей, более других в последнее время сблизившийся с царем, а Герм, представитель знатного рода эвмолпидов.
- Спасибо, что пришли, - сказал Тезей гостям, когда они с Гермом спустились в мегарон.
И все понимали, что имеет в виду молодой царь.
- Мы и оружие свое оставили у входа, - заявил в ответ Каллий, потомок знаменитого рода кериков, известный, правда, больше как любитель всяческих искусств и художеств, а не военного дела.
- Вот как, - ответил Тезей, нисколько не удивленный.
- Что такое народовластие в одном городе? Пусть и главном. Если вся остальная Аттика будет жить по-накатанному, - поспешил все-таки уточнить соображения гостей Пелегон из давнего афинского рода аргадов.
- Мы должны заразить Аттику убеждением, - счел нужным сказать Тезей.
- С оружием как-то внушительней, - усмехнулся Каллий.
В мегароне дворца находились еще братья Эвней, Тоант и Солоент, и, конечно, - Мусей.
