Иван Крылов - Басни
Волки и овцы
Овечкам от Волков совсем житья не стало,И до того, что наконецПравительство зверей благие меры взялоВступиться в спáсенье Овец, —И учрежден Совет на сей конец.Большая часть в нем, правда, были Волки;Но не о всех Волках ведь злые толки.Видали и таких Волков, и многократ, —Примеры эти не забыты, —Которые ходили близко стадСмирнехонько – когда бывали сыты.Так почему ж Волкам в Совете и не быть?Хоть надобно Овец оборонить,Но и Волков не вовсе ж притеснить.Вот заседание в глухом лесу открыли;Судили, думали, рядилиИ наконец придумали закон.Вот вам от слова в слово он:«Как скоро Волк у стада забуянитИ обижать он О́вцу станет,То Волка тут властна Овца,Не разбираючи лица,Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,В соседний лес иль в бор».В законе нечего прибавить, ни убавить.Да только я видал: до этих пор, —Хоть говорят, Волкам и не спускают, —Что будь Овца ответчик иль истец,А только Волки все-таки ОвецВ леса таскают.
Два мальчика
«Сенюша, знаешь ли, покамест, как баранов,Опять нас не погнали в класс,Пойдем-ка да нарвем в саду себе каштанов!»«Нет, Федя, те каштаны не про нас!Хоть, кажется, они и недалёко,Ты знаешь ведь, как дерево высоко:Тебе, ни мне туда не влезть,И нам каштанов тех не есть!»«И, милой, да на что ж догадка!Где силой взять нельзя, там надобна ухватка.Я все придумал: погоди!На ближний сук меня лишь подсади.А там мы сами умудримся —И досыта каштанов наедимся».Вот к дереву друзья со всех несутся ног.Тут Сеня помогать товарищу принялся,Пыхтел, весь потом обливалсяИ Феде наконец вскарабкаться помог.Взобрался Федя на приволье:Как мышке в закроме, вверху ему раздолье!Каштанов там не только всех не съесть, —Не перечесть!Найдется чем и поживиться,И с другом поделиться.Что ж! Сене от того прибыток вышел мал:Он, бедный, на низу облизывал лишь губки;Федюша сам вверху каштаны убирал,А другу с дерева бросал одни скорлупки.
Видал Федюш на свете я,Которым их друзьяВскарабкаться наверх усердно помогали,А после уж от них – скорлупки не видали!
Лев и мышь[126]
У Льва просила Мышь смиренно позволеньяПоблизости его в дупле завесть селеньеИ так примолвила: «Хотя-де здесь, в лесах,Ты и могуч и славен;Хоть в силе Льву никто не равенИ рев один его на всех наводит страх;Но будущее кто угадывать возьмется?Как знать? кому в ком нýжда доведется?И как я ни мала кажусь,А может быть, подчас тебе и пригожусь».«Ты! – вскрикнул Лев. – Ты, жалкое созданье!За эти дерзкие словаТы стоишь смерти в наказанье,Прочь, прочь отсель, пока жива —Иль твоего не будет праху».Тут Мышка бедная, не вспомняся от страху,Со всех пустилась ног – простыл ее и след.Льву даром не прошла, однако ж, гордость эта:Отправяся искать добычи на обед,Попался он в тенёта.Без пользы сила в нем, напрасен рев и стон,Как он ни рвался, ни метался,Но все добычею охотника осталсяИ в клетке на показ народу увезен.Про Мышку бедную тут поздно вспомнил он,Что бы помочь она ему сумела,Что сеть бы от ее зубов не уцелелаИ что его своя кичливость съела.
Читатель, истину любя,Примолвлю к басне я, и то не от себя —Не попусту в народе говорится:Не плюй в колодезь, пригодитсяВоды напиться.
Кукушка и петух[127]
«Как, милый Петушок, поешь ты громко, важно!»«А ты, Кукушечка, мой свет,Как тянешь плавно и протяжно:Во всем лесу у нас такой певицы нет!»«Тебя, мой куманек, век слушать я готова».«А ты, красавица, божусь,Лишь только замолчишь, то жду я не дождусь,Чтоб начала ты снова…Отколь такой берется голосок?И чист, и нежен, и высок!..Да вы уж родом так: собою невелички,А песни – что твой соловей!»«Спасибо, кум; зато, по совести моей,Поешь ты лучше райской птички,На всех ссылаюсь в этом я».Тут Воробей, случась, примолвил им: «Друзья!Хоть вы охрипните, хваля друг дружку, —Всё ваша музыка плоха!..»
За что же, не боясь греха,Кукушка хвалит Петуха?За то, что хвалит он Кукушку.
Вельможа[128]
Какой-то в древности ВельможаС богато убранного ложаОтправился в страну, где царствует Плутон[129].Сказать простее, – умер он;И так, как встарь велось, в аду на суд явился.Тотчас допрос ему: «Чем был ты? где родился?»«Родился в Персии, а чином был сатрап;Но так как, жи́вучи, я был здоровьем слаб,То сам я областью не правил,А все дела секретарю оставил».«Что ж делал ты?» – «Пил, ел и спалДа все подписывал, что он ни подавал».«Скорей же в рай его!» – «Как! где же справедливость?» —Меркурий[130] тут вскричал, забывши всю учтивость.«Эх, братец! – отвечал Эак[131]. —Не знаешь дела ты никак.Не видишь разве ты? Покойник был дурак!Что, если бы с такою властьюВзялся́ он за дела, к несчастью, —Ведь погубил бы целый край!..И ты б там слёз не обобрался!Затем-то и попал он в рай,Что за дела не принимался».
Вчера я был в суде и видел там судью:Ну, так и кажется, что быть ему в раю!
Примечания
1
В настоящее издание входят избранные басни И. А. Крылова. Они располагаются по книгам в соответствии с авторской волей Крылова, выраженной в издании «Басни. В 9-ти книгах», Пб., 1843. Тексты басен печатаются по изданию: Крылов И. А. Басни. М.; Л.: Изд-во АН СССР («Литературные памятники»), 1956. Орфография и пунктуация там, где это возможно, приближены к современным.
2
В басне обработан старинный сюжет, восходящий к Эзопу и Федру. Непосредственным литературным источником послужила басня Лафонтена. Басня связана и с русской сатирической традицией (сатира XVII века «Сказание о Куре и Лисице», басни В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова и М. М. Хераскова).
3
Одна из первых басен Крылова. Сюжет басни восходит к Лафонтену («Дуб и Тростник»), а от него – к Эзопу («Тростник и Слива»). Басня была передана И. И. Дмитриевым в журнал «Московский зритель», где и была напечатана. Архиепископ Иоанн Сан-Францисский [Шаховской] усмотрел в басне этическое предупреждение всякому временному и внешнему человеческому величию (Архиепископ Иоанн [Шаховской]. Сокровенный Крылов // К истории русской интеллигенции. Нью-Йорк, 1975. С. 236). С. Н. Глинка передал следующий свой разговор с Крыловым: «„Знаете ли вы, что Лафонтен, и Дмитриев, и вы упустили самую разительную или, как нынче говорят, гениальную черту в басне Эзопа „Дуб и Трость“"? – «Как это?» – спросил Иван Андреевич. «А вот как, – отвечал я. – В падении Дуба Эзоп представил падение гордыни, спеси, презорства; в торжестве Тросточки торжество красоты, скромности, смирения. Лафонтен почти пиитическою трубою передал эту басню. У него Дуб простонал. Прекрасно рассказана эта басня и у Дмитриева, и у вас. Но Дуб только пал. Спесь, падая тихомолком, в удалении от зрителей, кое-как утешится. Но что Дуб пал к ногам смиренной Тросточки – вот что больно спеси и гордыне». Крылов привстал, подал мне трубку и сел. Я закурил и продолжал: «Лафонтен правду сказал, что Эзоповы басни – драма в ста действиях. Он вывел в них всю природу от кедра до иссопа. И в них каждый в чем-нибудь себя узнает и что-нибудь найдет для себя. Я говорю это о сущности вымыслов; но в поэзии и Лафонтен, и Дмитриев, и вы победители. У вас, Иван Андреевич, в баснях своя жизнь, свое неотъемлемое достоинство. Заметили, и я повторяю, что вы всем действователям ваших басен передали во всем самобытность русскую. ‹…› Жизнь ваших басен – в русском слове и в вашей поэзии».
4
Зефир – бог западного ветра (гр. миф.); здесь – западный теплый и ласковый ветер.
5
Эол – мифический родоначальник греческого племени Эолян; здесь – повелитель ветров, властитель острова Эолин, на котором нашел приют Одиссей во время своих странствий (гр. миф.); иносказательно – ветер.
6
Область теней. – Имеется в виду подземный мир, царство мертвых.
7
А я скажу: по мне, уж лучше пей… – обработка пословицы: «По мне, хоть пей, да дело разумей». Особое значение придавал этой басне Гоголь, находя в ней выражение здравого народного взгляда на практическую деятельность. В книге «Выбранные места из переписки с друзьями» он писал: «Особенно слышно, как он держит сторону ума, как просит не пренебрегать умного человека, но уметь с ним обращаться. Это отозвалось в басне „Музыканты“, которую он закончил словами: „По мне, уж лучше пей, да дело разумей“. Не потому он это сказал, что хотел похвалить пьянство, но потому, что заболела его душа при виде, как некоторые, набравши к себе на место мастеров дела, людей бог весть каких, еще и хвастаются тем, говоря, что хоть мастерства они не смыслят, зато отличнейшего поведения. Он знал, что с умным человеком все можно сделать и не трудно его обратить к хорошему поведению, если сумеешь умно поговорить с ним; но дурака трудно сделать умным, как ни говори с ним».
