Владимир Чивилихин - Здравствуйте, мама !
- А у меня все в порядке, - Станислав с трудом сдерживал волнение. - Из детдома - в ремесленное. Потом армия. Демобилизовался, приехал в Чернигов, поступил на кожевенный завод. Женился. Сын родился недавно. Крепкий парень растет, все в порядке...
Когда закончились торжества, она побывала у Стасика дома. Долго вспоминали прошлое, перебрали всех воспитанников "приюта обездоленных". Анна Константиновна заметила, что Станислав вдруг погрустнел, задумался.
- Что с тобой, Стасик? Ведь это уже пережито. Сам говоришь - все в порядке.
- Да нет, не все. Понимаете, растревожила меня Миля Якубовская. Расскажите подробнее, как она искала родных...
Анна Константиновна припомнила страстные, взволнованные и грустные письма Мили, в которых та описывала поиски матери и братьев. Мать Мили жила в соседней области. Может быть, и родные Станислава где-то рядом? В одном Анна Константиновна была уверена - такая большая семья не может пропасть вся.
- Да искал я. Нет таких. - Он поднял голову, посмотрел ей в глаза. - А чудес на свете не бывает... Анна Константиновна! Скажите, как сыну, - у меня имя и фамилия правильные?
Она опять ушла в прошлое. Да, некоторым ребятишкам приходилось давать тогда условные имена и фамилии. Но Стасик был старше других детей, многое уже понимал и - это она точно помнит! - без запинки назвал себя, когда она нашла его в разбитом вагоне. Одет он был в коричневую вельветовую курточку, штанишки из "чертовой кожи", с лямками. У Стасика тогда ясно слышался белорусский выговор, и еще - дай бог памяти! - мальчик говорил, будто у него есть сестра Нина и другая сестра, имя которой забылось. Если Анна Константиновна вспомнит, сразу же сообщит...
Искать - и не сдаваться! И вот незабываемый день.
В тот день Станислав пришел на работу, как всегда, чуть пораньше, чтобы подготовить инструмент, получить наряд. Но это обычное утро стало для него самым счастливым в жизни. Вскоре после начала смены в цех прибежала секретарша директора завода.
- Григорцевича срочно к директору!
Улыбаясь, директор передал ему телефонную трубку:
- Из Минска звонят, Станислав. Говори, я выйду...
- Почему выйдете? - возразил недоумевающий Станислав. - Какие у меня секреты? Алло! Григорцевич слушает! Что? Сестра Галя? Постойте! Вы не ошиблись? У меня была сестра Нина... И Нина здесь? И мама! Мама...
Станислав не мог говорить. Из телефонной трубки слышался слабый, дрожащий голос:
- Стасик! Неужели это ты? Стась, почему ты молчишь?
Станислав пошел в цех, к товарищам. Кожевники - здоровый, крепкий народ, и они так обнимали Станислава, так хлопали по спине, что у парня заболели кости. Потом пришел в цех директор, также поздравил Станислава, решительно сказал:
- Давай-ка бросай работу. Собирайся к своим...
В письме ко мне Станислав Григорцевич писал, что он поехал, все еще не веря в счастье.
"На минском вокзале меня встречали мама, сестры, двоюродные братья, дяди и тети. Мама, конечно, была без сознания, за слезами ничего не видела, и ей без конца подносили капли от сердца. Дома я увидел фотографию, на которой снят я с отцом и сестрой Ниной. Окончательно я убедился, что это на самом деле мои родные - я очень похож на отца.
Как я потерялся?
Отец работал недалеко от границы заврайземотделом. В первый день войны он был очень занят, организовывал эвакуацию, а меня посадил на машину догонять подводу, на которой ехали мама и сестры. Как я уехал, так и ездил семнадцать лет. А отец потерял всех, и про него потом рассказывали знакомые, что он бегал по улице и рвал на себе волосы.
В войну отец работал на Урале начальником политотдела и ездил оттуда в Москву искать меня. От переживаний, что остался один, он ходил, как сумасшедший, по разным организациям, а люди его уговаривали. Он поехал в Среднюю Азию и там искал нас, но потом заболел, попал в больницу и умер.
После освобождения Белоруссии от фашистов мама с сестрами приехала в Минск и также везде искала меня. Она всюду писала, даже ходила пешком в Гомель, но все было напрасно. Поэтому никто не может представить, какая у меня была встреча с ними.
Я решил жить вместе со своими. С завода меня отпустили. Съездили мы всей семьей в Бахмач, к Анне Константиновне. Она была рада всему этому даже больше, чем я. Сейчас я уже устроился на Минский тракторный слесарем. Маме 62 года, но она все еще работает на этом же заводе. И сестра Нина здесь, учетчицей. Жена тоже устроилась на работу. Сын здоров, недавно сделал первые шаги. Надеемся, что скоро дадут квартиру. Так что у меня все в порядке. Я счастлив теперь, как Миля Якубовская и Поля Волошина. А Анну Константиновну считаю родной матерью и никогда ее не забуду".
История "приюта обездоленных" растревожила и взволновала очень многих людей. Все эти годы она обрастала другими историями - редкостными, трогательными.
Раскрываю папку, на которой написано: "Тамары"...
Вот оно, первое письмо из Ленинграда, за которым последовали удивительные, почти неправдоподобные события.
"После того как я прочла в газете о "приюте обездоленных", - писала мне ленинградка Ефросинья Семеновна Швец, - я нигде не могу найти покоя. Там было написано про Тамару Черноглазую, которую нашли на станции, раненную в ножонку. Сейчас эта девочка учится, как вы пишете, в одной из харьковских школ, успевает во всем, и семья у нее хорошая. С каждым днем у меня крепнет уверенность, что это моя Томочка, которую я потеряла в войну. Сходится имя, цвет глаз, возраст. А след ее окончательно потерялся осенью 1941 года в Старой Руссе. Что мне делать сейчас, куда обратиться? Как мне удостовериться, что Тамара Черноглазая - моя черноглазая Томочка? Посылаю вам фото моей девочки, чтобы вы могли сличить его с воспитанницей "приюта обездоленных".
Но как было выполнить просьбу Ефросиньи Семеновны? Да и стоило ли это делать, если Анна Константиновна точно припоминала, что мама Тамары Черноглазой погибла на станции Бахмач при бомбежке?
"Поймите меня, - пишет в другом письме Ефросинья Семеновна. - Тамара была у меня единственным ребенком, последней моей надеждой в жизни! Может быть, вы мне сообщите адрес школы, в которой учится Тамара Черноглазая? Я стояла бы у дверей с утра до вечера и смотрела бы на каждого ребенка. Уверена, что если эта девушка моя дочь, то я ее узнаю".
К сожалению, и этого нельзя было допустить. Ведь девочка, которую в "приюте обездоленных" назвали Черноглазой, жила счастливо, и ей даже не приходило в голову, что она приемная дочь своих родителей. Каким это будет" страшным ударом для всей теперешней семьи Тамары, если девочка заподозрит что-то неладное! Нет, Ефросинья Семеновна предлагала очень рискованный путь...
Вскоре из Ленинграда пришло еще одно письмо Е.С.Швец:
"Неужели так трудно выполнить мою просьбу? Мне нужно только убедиться, что Тамара Черноглазая не моя дочь, и я бы успокоилась, потому что больше искать и тешить себя надеждами у меня нет сил. Ведь я пережила блокаду Ленинграда, и здоровье у меня не ахти какое. Я имею, мне кажется, право в последний раз проверить мое счастье. У меня была очень трудная жизнь, и немало сил я отдала Родине. Во время блокады Ленинграда я работала в госпитале санитаркой. В конце 1942 года госпиталь закрылся, и я работала на прокладке ледяной дороги по Ладожскому озеру. Никогда не забуду, как жили мы на снегу в палатках. Было очень трудно, но эта дорога ведь спасала тогда весь Ленинград. Потом меня перевели на шахту добывать горючие сланцы. А когда Красная Армия погнала захватчиков, то мы опять шли следом и чинили разбитые железные дороги и мосты. После войны наше строительство N_5 передали в Ленметрострой, и тут я работаю по настоящее время. Недавно у нас был праздник - открыли мы новую станцию имени Ленина...
Я послала вам фотографию моей Томочки и слезно молю сличить ее с Тамарой Черноглазой. Только это надо сделать незаметно для девушки. Я ведь все понимаю. Сама хлебнула в жизни горюшка и не хочу причинять его другим людям.
Почему я все же надеюсь? Анна Константиновна могла ведь ошибиться, что мама Тамары Черноглазой погибла, могла счесть бабушку моей дочурки за мать. Ведь в мае 1941 года я отправила девочку в деревню Вотолино, Новгородской области, к ее бабушке. После освобождения я сразу приехала туда. Женщины мне рассказали, что в 1942 году фашисты вывезли всех детей и стариков из села. Никто не знал, зачем и куда гонят жителей, в числе которых была моя дочь и мать. На станции Старая Русса поезд попал под сильный налет нашей авиации. Сопровождающая поезд охрана из немцев и полицаев попряталась, и люди остались без охраны. Они поразбежались кто куда, а многие вернулись в свою деревню. Люди передали мне, что моя мама умерла в дороге, а Томочка очень заботилась о ней и пыталась кормить уже мертвую бабушку. Девочка осталась на станции Старая Русса. Дальше я ничего не знаю о ее судьбе. Может быть, какие-то люди довезли Томочку до Бахмача и передали Анне Константиновне, сказав, что ее мама умерла в дороге?
