Владимир Маяковский - Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2

Безобразнее всех вел себя один из представителей старой литературы. г. Телешов. Он, конечно, не мог понять, как можно читать о футуризме серьезный доклад, да еще достаточно длинный. и охал на весь зал, показывая жестами (ибо — смею полагать, другим способом объясняться ему во дано) докладчику, что давно пора кончать, закрывал глаза, зевал, и, наконец, с шумом ушел из зала. Но этим не ограничился и по временам, открывая дверь, что-то громко мычал.

Конечно, от г. Телешова нечего требовать культурности, но приходится удивляться председателю, проявившему ее не более и не остановившему его.

После доклада начались «прения». Выступил г. Яблоковский, при появлении которого на трибуне, раздался явственный свист, со стороны присутствующих в зале поэтов-футуристов, в виде протеста против поведения председателя. Тогда последний впервые обнаружил признаки жизни и пригрозил закрыть собрате. Очень удивляемся такой неожиданной энергии Ю. А. Бунина.

При уходе Яблоковского, бросавшего какой-то выпад в сторону «господ слева», футуристы проводили недоумевающего оратора аплодисментами.

После г. Яблоковского гнусавил какой-то старичок (оказавшаяся сотрудником «Русских Ведомостей»; о чем — понять было нельзя.

Потом на трибуне появился г. Гельман, ежегодно читающий доклады о проституции и также ежегодно оппонирующий докладчикам о футуризме. Звал он к демократии и еще к чему-то, а кончил тем, что приравнял футуристов к известным зловредным насекомым.

Дальше было еще веселее. Выступил Н. Бернер. Этот сюсюкающий юноша, бывший не так давно приверженцем футуризма, и сбежавший после того, как мама пригрозила, долго и нудно читал по записочке, написанной кем-то другим, так как сам Бернер всегда отличался отсутствием мыслей. В записке стояло — о символизме, о своем отношении к искусству, о личных творческих муках и о какофонии в стихах Мезонинцев.

Последним говорил Вадим Шершеневич. Указав на положительные стороны доклада, возразив г. Фриче, которого он упрекнул в незнании манифестов Маринетти и в подтасовке фактов, оппонент, вместо ответа на вызов, брошенный Мезониноу г. Бернером, сказал, что возражать на «обвинения, исходящие от двусторонней граммофонной пластинки» не приходится.

Прения закончились, председатель трудолюбиво вытащил из себя резюме, и сливочные дамы загалопировали к выходу.

С. Платонов.

Футуризм в Петербурге

Громадный успех футуризма, собиравшего в течение слишком сорока лекций, докладов и диспутов — массу публики в Петербурге — и наконец, два удивительных спектакля, «Трагедия» В. Маяковского и опера «Победа над Солнцем», слова А. Крученых, декор. кост. К. Малевича, музыка М. В. Матюшина, данные в начале декабря в театре бывш. Комиссаржевской, оставили всю перербургскую печать в незнании и непонимании важности происшедшего.

А главное, показали всю непроходимую, вульгарную тьму невежества даже среди властителей печатного слова. Неужели же стадность так их всех связала, что даже не дала возможности присмотреться, изучить, задуматься над тем, что в настоящее время проявляется в литературе, в музыке и живописи.

В живописи все эти сдвиги плоскостей, перемещения связи видимостей, введение новых понятий о выпуклости, тяжести, динамике формы, динамике краски.

В музыке идея новых гармоний, новых гармонизаций, нового строя (четверти тона). Одновременное движение четырех совершенно самостоятельных голосов (Регер, Шенберг).

В открытие слова и потому отрыв слова от смысла — право слова на самостоятельность, отсюда новое словотворчество (открытие гениального Хлебникова)

Так образовались:

В живописи — разлом старого академического рисунка — надоевший классицизм.

В музыке разлом старого звука — надоевший диатонизм.

В литературе разлом старого, затертого, захламленного слова, надоевший слово-смысл.

Только сидящие во тьме не видят света — глухие не слышат звука.

И вот взбег нашего глубокого русского творчества — оплеван невежеством отсталой передовой печати… Даже не подумали: а чем и как защищаются эти пугающие их сон люди — и можно ли бить незащищенного? Ведь ни одного положительно слова не раздалось в защиту, точно был отдан приказ по всей линии печати — Плевать и ругать!

Но что же случилось, что это была возмутительная порнография — или противозаконное возмущение умов?

А было вот что: результатом всех, постепенно нараставших изменений в жизни — следовательно и в творчестве, перешли от академии к к импрессионизму, а от него к кубизму и футуризму, — словом, по всей линии искусства — стали в плоскости новых измерений — и наша русская молодежь — не зная никаких попыток нового театра за границей, у нас в Питере показала на сцене в оперном спектакле полный разлом понятий и слов, разлом старой декорации, разлом музыкальной гармонии, дала новое, показала на сцене в оперном спектакле, полный разлом понятий и слов, разлом старой декорации, разлом музыкальной гармонии, и дала новое свободное от старых условных переживаний творчество — полное в самом себе, в кажущемся бессмыслии слов — рисунке-звуке, — новые знаки будущего, идущего в вечность, и дающие радостное сознание силы тому — кто благоговейно к ним прислушается и вглядываясь, озарится радостью нашедшего драгоценность, а не превратится в дикаря, заливающегося утробным смехом — или озлившегося нелепой животной злобой, услыша или увидя впервые какой-либо сложный механизм, созданный веками преемственных изысканий, хотя бы вроде воздушного телеграфа или жидкого воздуха.

И так подобная участь печати в роли новозеландского папуаса сложилась лишь благодаря бутербродной и всякой другой косности и полному нежеланию следить за происходящим ростом творческой души и исключительному вниманию к готовым и усвоенным фикциям всякой повседневной мелкой реальности и обобщению их, вне всякого душевного процесса. И это называется отразить — общественное мнение!

Идея же совместной творческой работы поэта, художника и музыканта возникла летом прошлого года в Финляндии, где был выработан ряд положений нового творчества, под общим названием — «Манифест Футуристов», впоследствии, осенью, напечатанный во многих газетах.

Тогда же, летом участниками съезда решено было на новых началах слова, рисунка и музыки — создать коллектив творчества. Полгода большой трудной совместной работы дали «Победу над Солнцем». С большими затруднениями и всевозможными дебатами художественным советом «Союза молодежи» был решен вопрос постановки «Победы над Солнцем» и трагедии «Владимир Маяковский».

Большие расходы по постановке и громадные цены за помещения заставили «Союз молодежи» через своего председателя обратиться к людям, не имеющим ни малейшего представления о передовых задачах искусства, благодаря этому получился ряд самых неприятных положений и препятствий. Для оперы и трагедии пришлось набирать участниками студентов-любителей и только две главные партии в опере были исполнены опытными певцами. Плохой хор из семи человек, из которых могли петь только трое —. несмотря на все наши настояния и просьбы, быль нанят дирекцией только за два дня до спектакля: отсюда полная невозможность, при сложностях композиции — что либо разучить. Рояль, заменявший оркестр, разбитый, отвратительного тона, был доставлен лишь в день спектакля.

А что делалось с К. Малевичем, которому не дали из экономии возможности писать в задуманных размерах и красках, не дали исполнить по рисунку костюмы, как ему хотелось, о дубликатах костюмов в должном количестве нечего было и думать, если прибавить, что этому большому художнику приходилось писать декорации под самое пошлое глумление и идиотский смех разных молодцов из оперетки, то удивляешься энергии художника, написавшего двенадцать больших декораций за четыре дня.

Здесь я вспоминаю с большой благодарностью о студентах участниках спектакля, которые выполнили свою задачу хорошо — также благодаря нашему решению — в опере, слова без музыки, говорить с большой расстановкой, причем, слово, оторванное от смысла — производило впечатление большой силы; ко всем неприятностям надо добавить, что репетиций общих для оперы, считая и генеральную — было только две. Все это при полном несочуствии всей дирекции, конечно, не считая предс. С. М. Несочиустви вплоть до свиста из ложи под общий шум. Уже с этим ударом копыта — или без него — казалось бы исключены все возможности успеха.

Но, новое творчество несет в самом себе такое здоровье и такую силу, — которая при самом посредственном выявлении, не дает и не даст никому себя сломать.

В день спектакля оперы, был такой громадный подъем сочувствия и интереса в одной половине публики и такое отчаянно-выраженное отвращение в другой, что за всю мою жизнь в Петербурге я ни на одной премьере не слыхал и не видал такого возмущения сторон и такого циклопического скандала: благой мат с одной стороны, — «Вон, долой футуристов!» — с другой — «Браво! не мешайте, долой скандалистов!» Но даже и такой шум и скандал — не мог уничтожить сильного впечатления от оперы. Так сильны были слова своей внутренней силой — так властно и мощно-грозно выявлялись декорации и будетлянские люди, еще никогда нигде невиданные, так нежно и упруго обвивалась музыка вокруг слов, картин и будетлянских людей-силачей, победивших солнце дешевых видимостей и зажегших свой свет, внутри себя.