Лев Копелев - Утоли моя печали
- Ты чего животное мучаешь! И вообще ты... Серый, и мы тебе не кореши.
Он только пригнулся на миг, но даже ухмылку не стянул.
- Для кошек это не мучение. Они прыгают с четвертого этажа. Надо знать, господа интеллигенты.
Тогда я стал орать уже в тоне лагерной оттяжки на полную мощность :
- Не о кошке речь. Ты что, не слышишь, падло, ты, Серый, наседка, стукач, иди, гад, и чтоб тобой и близко не смердело. Иди, а не то...
За этим шли грозные посулы.
Все, имевшие лагерный опыт, знали: когда имеешь дело со стукачом, лучше всего открыто, зло разругаться. Это сразу же снижает цену его информации как "личных счетов". Но ругаться надо тоже до известного предела, чтобы не схлопотать обвинение в "камерной агитации", "подстрекательстве к сопротивлению" и т.п.
Поэтому Митя Панин как самый опытный из нас, перебивая меня, закричал еще громче и угрожающе двинулся на Г.:
- Животных мучаешь, падло! Кошка тебе игрушка, сволочь. Бросаешь живую тварь, как камень, мерзавец! В человека бросаешь, сволочь. А если она лицо оцарапает?.. Падло! Гад!.. Сволочь... В рот... В душу... Пошел вон, хулиган, пока морду не своротили!
Еще несколько человек, успевшие сообразить, что к чему, подхватили оттяжку. Кто-то запустил ботинком, но достаточно точно промахнулся.
Г. отступал к двери, чуть побледневший, но так же скалясь, только глаза потемнели...
- А пошли вы все на хрен. Ошалели!..
После этого мы трое и еще несколько наших приятелей с ним не здоровались, отворачивались. Но его это, казалось, не смущало. На прогулках и в столовой все так же звучал его хохоток. И он был всегда в компании. Издалека уже слышалось, как он смачно рассказывает похабный анекдот, занятный случай из лагерной жизни либо спорит о каких-то футбольных, боксерских или технических проблемах.
Когда весной и летом удлинили вечерние прогулки и разрешили устроить волейбольную площадку, он оказался капитаном одной из команд, играл очень ловко, щеголял профессиональными ухватками и словечками. Он пытался иногда заговаривать как ни в чем не бывало и с теми, кто его бойкотировал. Мы отворачивались, но он словно не замечал и через несколько дней опять заговаривал. Иной не выдерживал, отвечал, хотя сухо и коротко. Нас, упорных молчальников, осталось под конец совсем немного.
В 1951 году Г. освободили досрочно в числе семерых инженеров и техников, которых наградили свободой и денежными премиями за создание самой совершенной системы секретной телефонии.
Он теперь фамильярничал и похохатывал уже с вольными рабочими. Тех заключенных, с которыми работал, он либо нагло понукал, - меня не проведете, я сам вчера такой же был, знаю, как темнить, - либо нарочито панибратски улещивал, - не подкачайте, не подведите меня, и я вам помогу.
Других зеков, в, том числе и бывших приятелей по волейболу, он старался не замечать, если они здоровались - едва кивал в ответ. Встречая меня и тех, кто раньше его избегал, глядел пристально, ухмыляясь, словно бы ждал, что заговорим.
Десять лет спустя он работал по-прежнему монтажником, в другом НИИ, вместе с несколькими бывшими зеками нашей шарашки. В 1960 году он даже пришел на вечер, когда устраивалась встреча "ветеранов". Он громче всех орал: "А помните, хлопцы, а помните, братки-однополчане?" Рассказывал анекдоты пожирнее, плясал "цыганочку". Вначале некоторые старались и здесь не замечать его. Устроители встречи, работавшие вместе с ним, просили не скандалить.
- Хрен с ним, он вроде лучше стал, вкалывает на совесть, старается. Кроме работы интересуется только футболом и водкой, а жена им помыкает как хочет.
Он единственный из всех нас привел на вечер жену. Щекастая, густо накрашенная бабенка с ухватками бойкой ларечницы или официантки из третьеразрядной столовки плясала со всеми, визгливо смеялась анекдотам, запевала арестантские песни.
Когда выпили достаточно много, все стали умильно благодушны. Пели "Помню тот Ванинский порт" и "В воскресенье мать-старушка", перебирали старых приятелей и сокамерников - кто где живет, кто умер, дедом стал, на пенсию вышел...
Г. все же подобрался с Сергею К. и ко мне: "Осмелюсь заметить, давайте чокнемся. Мы ж однополчане. Что было, то прошло. Извините за прямолинейность. Зачем зло помнить, лучше о добром думать. Чокнемся, чтоб всем здоровыми быть!"
Было очень противно смотреть на потное лицо, дергавшееся заискивающей ухмылкой.
Сергей потом уверял, что я все же чокнулся с Г. и даже пожал протянутую руку, а он послал его куда следует. Сергей для красного словца мог и приврать. Но в этот раз он, может быть, говорил правду. Я тогда перебрал водки, и от всего помнилось только общее настроение, смесь надсадной грусти и нарочитого хмельного веселья. Из окна квартиры, где мы собрались, виднелась ограда бывшей шарашки. Всего несколько лет прошло, а уже трудно было понять, как могли мы там жить, работать, смеяться. И почему грустно теперь, когда все куда лучше, чем раньше мечталось и в самых дерзких мечтах. Возможно, я и впрямь охмелел и размяк настолько, что пожал руку бывшему стукачу.
Глава седьмая
ФОНОСКОПИЯ. ОХОТА НА ШПИОНОВ
Нет такой грязной работы, которая не возлагалась бы на современного ученого в "передовых" коммуно-фашистских странах.
Георгий Федотов. "Новый Град"
...Мы ходим под смертью, шпион!
...Берись за работу, шпион!
...Добудь нам ответ, шпион!
...Дай нам спасенье, шпион!
Р. Киплинг. "Марш шпионов"
Поздняя осень 1949 года. В лаборатории только начинали включать приборы, готовить инструменты. Мы с Солженицыным раскладывали свои папки, книги, журналы; несколько человек маячили у железного шкафа, из которого дежурный офицер доставал секретные папки и гроссбухи - рабочие дневники.
Ко мне подошел старший лейтенант Толя, один из помощников начальника лаборатории :
- Вас вызывает Антон Михайлович. Немедленно... Нет, никаких материалов брать не надо.
Большой, светлый кабинет застлан ковром; широкий письменный стол занимал дальний угол, от него диагонально через всю комнату - длинный, покрытый зеленым сукном. Книжный шкаф. Кресла. Диваны. Круглый столик с графином. Все казалось нарядным, словно лакированным.
Антон Михайлович и Абрам Менделевич сидели у длинного стола, перед ними два магнитофона и в клубке проводов несколько пар наушников - большие, вроде танкистских или самолетных.
Антон Михайлович поглядел рассеянно, отрешенно.
- Здрасте... Здрасте... Вы, кажется, говорили, что уже как-то определяете физические параметры индивидуального голоса... Не так ли?
- Не совсем. Пока еще приблизительно, в самом начальном приближении. И не определяю, а предполагаю... Сравнительно уверенно могу сказать только, что своеобразие голоса - это главным образом особенности тембра, которые зависят от микроструктуры гортани, носоглотки, рта... Кое-что удалось наблюдать на звуковидах, когда одно и то же слово один и тот же человек произносил то громко, то шепотом, то вопросительно, то утвердительно. Спектр каждый раз иной, но в нескольких случаях, кажется, удалось распознать и постоянные индивидуальные черты голоса - я назвал их микроинтонациями и микроладом речи...
- Так, так, все это весьма занимательно... Но пока вы еще плаваете в чистой теории. Это плавание может привести вас и в болото и к истокам некой новой науки... Последнее было бы похвально и прелестно. Науки юношей питают, отраду старцам подают. Но мы с вами еще не старцы. Ergo нам требуется наука питательная... Так вот, эти ваши исследования неожиданно приобрели новое, чрезвычайно важное значение. Настолько важное, что еще и сверхсекретное. Здесь на магнитофонных лентах есть нечто, требующее вашего особо пристального внимания... Как вы полагаете, Абрам Менделевич, пожалуй, возьмем быка за рога?.. Берите наушники и послушайте голос некоего индивидуя, пожелавшего остаться неизвестным... Анатолий Степанович, давайте сначала!
В наушниках сквозь шипение и щелчки прорывались, потом внятно зазвучали голоса:
- Але! Але! Кто это говорит?
- Я говорил. Это посольство от Соединенных Штаты от Америка.
- Вы понимаете по-русски? Вы говорите по-русски?
- Я могу плохо говорит, я могу понимат...
- У меня очень срочное, очень важное сообщение. Секретное.
- Кто есть вы?
- Этого я не могу сказать. Поймите! Как вы думаете, ваш телефон подслушивается?
"Слушивает"? Кто слушивает?
- Кто, кто... Ну, советские органы... Слушают ваш телефон?
- О, ай си... Не знаю... Это ест возможно да, ест возможно нет... Что вы хотели говорит?
- Слушайте внимательно. Советский разведчик Коваль вылетает в Нью-Йорк. Вы слышите? Вылетает сегодня, а в четверг должен встретиться в каком-то радиомагазине с американским профессором, который даст ему новые данные об атомной бомбе. Коваль вылетает сегодня. Вы меня поняли?
- Не все понял. Кто ест Коваль?
- Советский разведчик... Шпион... Не знаю, это фамилия или псевдоним. Он вылетает сегодня, в понедельник, в Нью-Йорк, а в четверг должен встретить профессора по атомной бомбе...
