Птаха - Кортни Коллинз
Захочет ли кто-нибудь взять ее в жены? – спросила мать. Они развешивали фонарики и таскали стулья.
Мама, прости мне мои слова, ответила Мида, но, пожалуй, это не лучшая ваша идея.
Ты прилагала максимум усилий, чтобы как можно хуже выполнять все, чему учила тебя мать – готовить, убирать, носить еду, складывать белье. Она и не скрывала, как хотела мальчика, и иногда тебе тоже этого хотелось – тогда ты была бы свободна. Поскольку, помимо утомительной работы по дому, она старалась научить тебя тому, что идеальная дочь должна мириться со своей участью и не задавать вопросов.
Ты не хочешь повторять жизнь матери. Как ей объяснить? Ты хочешь такой жизни, какую пока не видишь. Какую тебе словно нашептывают поле, горы, дорога; а дорога еще говорит, что ты можешь улизнуть из деревни и умчаться прочь.
Так нет же, ты должна мечтать о жизни, как у матери, и принять все, что она тебе ни скажет. И наваливается такая тяжесть, которую можно сбросить только бéгом. Всякий раз, чувствуя ее, ты выбегала на дорогу. С самого детства. Но недавно стали жаловаться соседи, в том числе Чоу. Ты, дескать, привлекаешь к себе внимание.
Говорят так: Бегают животные. А девочки – нет.
Ты стоишь на краю поля, взгляд матери направлен на тебя. Ты берешь с земли камень и оборачиваешься. Мать качает головой. Ей не нужно произносить никаких слов, ты и так понимаешь, о чем она думает…
Ну вот опять…
Когда ты целишься камнем в окно.
Я не хочу замуж! – кричишь ты. Мать успевает закрыть ставни, и камень попадает в них. Ты кричишь громко, чтобы слышала вся деревня, потом умолкаешь. Кругом тишина.
Ты раскидываешь руки и начинаешь вертеться. Поднимаешь голову к небу. Крутишься, крутишься, пока мир, состоящий из дома, свинарника, матери, сестры, отца, полей, не сливается в унылую пустоту.
И тут ты опять слышишь голос матери.
Захочет ли кто-нибудь взять ее в жены?
Ты садишься на корточки и рвешь руками траву. Предательство болью отдается в груди. Ты встаешь, поворачиваешься лицом к полю, у тебя кружится голова. Побежав, ты спотыкаешься. Но все равно бежишь. Ты бежишь к дороге, и плевать, кто тебя видит.
2
Дарвин, наши дни
Ты просыпаешься одна в белой комнате. Все тело налито свинцом. Ты даже пошевелиться не можешь – тебя привязали к кровати. Ногами натягиваешь веревки, но они нисколько не ослабляются.
Солнечный свет пробивается по периметру занавесок, и ты понимаешь: сейчас день. Одна рука лежит поверх одеяла, вторая в петле. По плечу как будто били дубиной, спутанные волосы при дыхании поднимаются и опускаются, словно на груди улегся полудохлый зверь.
Ты догадываешься, что находишься в больнице. В палате стул, высокая тумба с железными ящиками, стол на колесиках и аппарат с мигающими огоньками – красными и зелеными. К свободной руке прикреплена канюля.
Ногти твои выкрашены в зеленый металлик, а на внутренней стороне запястья той руки, что в петле, татуировка – маленькая т. Вряд ли это религиозное, думаешь ты. Ты ведь неверующая. Ты подтягиваешь запястье поближе к глазам, но, судя по тому, как съехал хвостик буквы, татуировку делал любитель (или ты сама?); ты ничего не помнишь.
Ты вообще мало помнишь. В голове туман, и хочется спросить кого-нибудь, как ты здесь очутилась.
Во рту мучной привкус, как будто клей. Ты осматриваешься в поисках воды.
В дверях женщина.
Доброе утро, Птаха, говорит она. Ты не слышала, как открылась дверь, поэтому непонятно, сколько времени она уже здесь стоит.
Вы кто? – спрашиваешь ты.
Твоя медсестра, Марджи. Зашла тебя проверить.
Почему меня привязали к кровати?
Тебя ввели в общий наркоз, а дети, выходя из него, иногда кричат и сучат ногами. Это называется синдром разгневанного ребенка.
Я ребенок?
Тебе четырнадцать лет и девять месяцев. Врач беспокоился, как ты выйдешь из наркоза, поскольку в организме уже были наркотические вещества. Ты знаешь, что принимала?
Она говорит громко и медленно, будто иначе ты не поймешь.
Ты качаешь головой. Нет, не помню.
Она идет к тебе с градусником. Можно я подсуну его тебе под язык?
Какой сегодня день?
Утро вторника.
А когда я сюда попала?
В понедельник после обеда. Откроешь рот?
С гадким привкусом во рту тебе не хочется его открывать.
Вы не могли бы дать мне воды?
Она наливает в пластиковый стаканчик воду. Ты медленно ее пьешь.
Вы знаете, как я здесь очутилась?
Прости, отвечает она, и лицо ее напрягается. Мне нельзя говорить.
Тебя обливает волной покалывающего жара.
Ладно, а кому можно?
Медсестра отходит к железной спинке кровати в изножье и постукивает ручкой по планшету с информацией о пациенте.
Вы вообще ничего не можете мне сказать?
Она оборачивается на дверь, потом опять к тебе.
Ты с водяным пистолетом пыталась ограбить заправку. Подоспели двое полицейских, и один выстрелил тебе в плечо.
Почему вы говорите шепотом?
За дверью охранник. А мне нельзя ничего тебе рассказывать.
Охранник?
Решили, что ты склонна к побегу.
Очень смешно.
Ты дашь мне измерить температуру?
Ты открываешь рот. Язык до сих пор синий, удивляется медсестра и пристально на тебя смотрит.
Почему у тебя синий язык? Ты хочешь, чтобы она отвернулась, и закрываешь глаза. Наконец пищит градусник.
Как ты себя чувствуешь? – спрашивает сестра, вынимая его.
Непонятно. Кажется, я не очень много помню.
Натерпелась, наверно?
Если честно, я знаю только то, что вы мне сказали.
Похоже, тебе захотелось голубого слаша[1].
Слаша?
Поэтому язык синий. И ты выпила его, до того как заплатить. Или вообще не заплатила. Я могу что-то сделать для тебя, прежде чем уйду?
Да. Снимите, пожалуйста, эти веревки. Я не могу пошевелить ногами.
Медсестра Марджи вглядывается тебе в лицо, смотрит в глаза. Вроде ты без осложнений вышла из наркоза.
Ну, если не считать того, что я ничего не помню.
Воспоминания вернутся. Просто отдыхай и жди.
Она отстегивает ремни под кроватью, а затем наклоняется над тобой и снимает их. Но, наверно, у Марджи подкосились ноги, поскольку она теряет равновесие и падает на тебя.
А-а! – кричишь ты.
Прости, пожалуйста. Медсестра поспешно поднимается. Лицо ее вдруг становится серым.
Вы собираетесь упасть в обморок? – спрашиваешь ты.
Меня вообще не должно здесь быть. Смена закончилась несколько часов назад.
Почему вы тогда здесь? – спрашиваешь ты, но Марджи уже вышла из палаты.
Поскольку ремни развязаны, ты пытаешься сесть. Все
