Развлечения для птиц с подрезанными крыльями - Булат Альфредович Ханов
Молодой сосед, верзила в баскетбольной форме и надетой задом наперед кепке, начал знакомство издалека.
– Прикинь, в первый раз на футболе побывал, – поделился он. – На настоящем матче. Все не как по телевизору. С трибуны кажется, что обычные люди бегают. Как мы, короче.
Не обращая внимания, Ира распутала наушники.
– В гости к нам едешь?
– По работе.
Верзила на секунду остановил взгляд на лице Иры, на области рта. Должно быть, соображал, что с ней не так.
Это диастема, дружок. Щербинка между передними зубами, хоть и не портила облика Иры, оставляла двоякое впечатление. Кто-то находил это милым, кто-то смущался и, вопреки воле, отводил взгляд во время разговора. Сама Ира называла свою внешность кроличьей и не терялась при бестактных вопросах.
Она воткнула наушники, и сосед сделал второй заход:
– Что слушаешь?
– Софию Ротару.
Ира нажала на «Play», увеличила громкость и прикрыла глаза.
Немолодой рассудительный женский голос, предваряя птичью трель, объявил:
– Большая выпь.
Елисей
Перед тем как выбежать из вагона на Василеостровской, Елисей вручил Лене конверт и велел вскрыть завтра.
Едва двери захлопнулись и метро унесло ее в тоннель, Елисей выключил телефон. Само собой, она прочтет письмо в поездке, и содержание ее как минимум покоробит. А кого бы развеселило?
Режиссер сбежал со скандальной премьеры своей постановки! Сенсация!
Заботясь о торжестве формы, Елисей купил у букиниста антикварную открытку с разводными мостами и запечатал конверт сургучом. Как натура тонкая, она должна оценить.
Теперь и ты узнала, что эта встреча была последней.
Собственно, на то у меня две причины:
1) меня утомило, что у тебя каждый день Помпея;
2) мы не созданы друг для друга.
Передавай привет Леониду Якубовичу и Раулю Амундсену.
Почему Якубович и Амундсен? Пусть поломает голову над логической связью там, где ее нет.
У Елисея чесались руки добавить, что он прекращает общение по состоянию здоровья, но и так получилось забористо и неучтиво.
Два дня назад Лена позвонила утром и в шестьсот тридцать восьмой раз заныла о том, как ей трудно подняться с постели и заставить себя пойти в магазин. Собирая справки для лора и одеваясь, Елисей попутно выслушивал надрывный нарратив об агорафобии и искал способ быстрее завершить разговор.
– У меня все тело болит!
– Температуру измеряла?
– Она нормальная!
– Завари зеленый чай и включи музыку.
– Какой еще чай?
– Который я приносил, помнишь?
– Я не хочу, ты понимаешь?
– Лена, прости, я правда не знаю, что тебе сейчас нужно.
– Скажи что-нибудь хорошее. Что ты меня любишь.
– Я тебе и так каждый день это говорю.
Просовывая голову в воротник, Елисей уронил телефон.
– С тобой все в порядке? Дорогой, скажи мне что-нибудь хорошее.
– Я бы все-таки посоветовал заварить чай и включить какой-нибудь альбом из твоих любимых. А вечером поехать на лекцию по фотографии, анонс которой я скидывал. Твоя же тема.
– Я не могу!
– Можешь.
– Нет!
– Лена, ты требуешь чего-то жалостливого и проникновенного. Если отвечу на это требование, то получится, что я потакаю твоей беспомощности. Это неправильно. Поэтому я снова порекомендую заварить чай, послушать музыку и прогуляться на лекцию. Попробуй, это тебя не убьет. И да, я зануда.
– Значит, ты меня не поддержал. Ясно. Я учту.
Елисей нажал на сброс и швырнул в стену ложку для обуви.
Мало того что Лена пыталась развести его на вдохновляющий спич, так еще и не справилась, как у него дела. Ему грозят операцией на горле, а она лезет с комнатными слезами. Такое чувство, что, будь фобии заразными, Лена бы инфицировала каждого в Петербурге.
Пока Елисей ждал своей очереди у врачебного кабинета, пришло голосовое от Лены. Она излила на него гнев, уведомила, что с любовью покончено, и занесла в черный список.
Днем последовали бурные извинения Лены и предложение начать все заново.
– Давай перезагрузим наши отношения, – сказала она.
– Я за.
Тогда и созрел план с открыткой и всем остальным.
Сама подставилась. Порывая – порывай.
Сложно определить, когда именно Елисей бросил учиться – до болезни или во время нее. Скорее всего, ни то ни другое. Занятия приелись на первой же неделе, а магистратура до жути напоминала армию однообразием и непостижимостью конечной цели, ради которой вращались скрипучие шестеренки бюрократического механизма. И армия, и университет функционировали исключительно в поломанном состоянии, с анекдотичными перегибами и перехлестами. Бесспорно, в армии тяжело с девушками и с перемещениями в пространстве, но общий принцип ее организации похож на университетский – институция, существующая по собственным законам, далеким от разумных. Иначе говоря, тщательно регламентированный беспорядок.
Короче, нет смысла писать магистерскую с военником на руках. Если только по любви. Но любовью к геоурбанистике в ее академическом формате Елисей так и не воспылал.
Поначалу он по инерции готовился к зачетам, брал книги в библиотеке, встречался с научруком. А на излете беспринципной петербургской зимы Елисея сбила с ног простуда, цепкая и затяжная. Он менял лоров и терапевтов, горстями закидывал в глотку антисептики и противокашлевые, пил антибиотики курс за курсом. Медицинские термины мешались в голове, как слова из иностранного языка.
Заболев, Елисей рассчитывал вылечить фарингит до весны. Затем до апреля. Затем до мая. Незаметно «дедлайн» сдвинулся к лету. В конце концов, Елисей, признав бессилие, прекратил выставлять сроки организму, который его предал.
Елисеем овладела не поддающаяся оправданию умеренность: он избегал острой пищи, сторонился ветреных набережных и носил шарф до июня. Вдобавок к нему прилипла привычка откладывать важные решения. Елисей позволял Лене держаться за него и спустя полгода после того, как ее скучные истории и бесконечные вздохи перестали занимать его внимание. Кроме того, непонятным для себя образом он закрыл летнюю сессию, хотя формальная привязка к университету тяготила даже сильнее, чем отношения с Леной.
Момент истины настал тогда, когда Елисей обнаружил, что без запинки выговаривает слово «оториноларинголог» десять раз подряд. Через день после этого поворотного события Лена объявила о разрыве и забанила Елисея, а последующее помилование и примирение уже ничего не значило. Оттягивать дальше было преступно.
В тот же вечер Елисей купил антикварную открытку и написал Грише, с которым они учились в Институте наук о Земле и три года делили комнату в общежитии. Гриша неоднократно звал друга к себе в Элнет Энер и завлекал прелестями провинциальной жизни.
Значит, так.
План простой.
Расстаешься с болотно-чахоточным краем и первым же рейсом летишь в чудесную землю, где тебя ждут заботливые друзья, первоклассные врачи и чистый воздух)
