Фокус - Мария Михайловна Степанова
Многим из местных жителей хотелось, конечно, узнать о звере больше, и не только для того, чтобы обезопасить себя от его отвратительной пасти, но и потому, что крупные хищники всегда интересуют нас, травоядных, которым трудно объяснить себе, откуда берется насилие и как работает. Они расспрашивали писательницу М. о его привычках с напряженным сочувствием, словно и она была надкушена и даже отчасти обглодана и лишь по случайности осталась лежать на траве в относительной целости. Некоторые хотели понять, как вышло, что зверь до сих пор не убит или не съел сам себя в своей неуемной жадности, и намекали, что М. и людям, которых она знала в своей стране, следовало бы принять своевременные меры задолго до того, как он подрос и стал поедать всех подряд.
М. была с этим совершенно согласна, но ей стоило некоторого труда объяснить своим собеседникам, что сама природа зверя делала затруднительной охоту на него или битву с ним. Зверь, видите ли, был не передо мной и не за мной, могла бы она сказать, он всегда находился вокруг меня – до такой степени, что мне понадобились годы, чтобы распознать, что я жила внутри зверя, а может быть, в нем и родилась. Помните ли вы сказку, продолжала она молча, где старик и деревянный мальчик сидят при огрызке сальной свечи внутри морского чудища? Они, возможно, могли бы причинить ему некоторое беспокойство – например, прыгать вверх-вниз у него в животе или даже развести там огонь. Но дело в том, что несоответствие размеров не дает тебе нанести зверю сколь-нибудь существенный вред, не говоря уже о том, чтобы с ним покончить; все, на что можно надеяться, – это что когда-нибудь его начнет тошнить и ты, сама не понимая как, окажешься снаружи и впервые сможешь отчетливо увидеть, что комната, в которой ты провел столько лет, была на самом деле брюхом. А сама я была, получается, частью зверя, пусть и проглоченной по случайности или выросшей по ошибке, – и хорошо понимаю, что это делает мой опыт ущербным, а рассказ – не вызывающим доверия. Но если это нужно, я готова дать отчет о внутренней меблировке существа, из которого недавно вышла на сушу.
2
Место, где жила теперь М., изобиловало как зверями (и птицами, птицами – некоторые из них были цапли, летавшие низко над озерной водой, так что можно было рассмотреть все совершенства их легкой конструкции), так и людьми, имевшими, казалось, мало представления о том, чего следует от зверей ожидать. Однажды, когда местная лиса загрызла местного лебедя прямо на глазах у детей, игравших в прибрежной траве, за общим столом обсуждалась ее беззастенчивость и кто-то высказал мнение, что такое поведение недопустимо и надо что-нибудь сделать. Как именно следует удержать лису от присущего ей зверства, М. не знала и от участия в разговоре воздерживалась, боясь выказать слишком близкое знакомство с нравами тех, кто ест живое, нимало не беспокоясь о тех, кто смотрит на это со стороны.
Впрочем, были тут и собеседники, хорошо знавшие, чем дело пахнет, и пребывавшие настороже. Однажды, когда она курила виноватую сигарету на замаскированной кустами лавке, из соседнего куста выбралась некрупная седая женщина и потребовала объяснить, чем М. здесь занята. Выглядела она как лицо официальное, пусть и немного помятое, и носила ладно пригнанную униформу, что-то вроде блестящего комбинезона с погончиками, – и действительно, немедленно предъявила удостоверение, залитое в целлофан, но уже слегка поплывшее от местной влаги. В ответ, кроме сигареты, показать было нечего, но что-то в обличье писательницы, видимо, свидетельствовало о ее благонадежности, и дама в униформе признала в ней возможного союзника. Ее занятием и заботой была, оказывается, охрана здешних лебедей, которые плавали из озера в озеро, воспитывая птенцов и поражая прохожих титанической величиной и белизной; и в кусте она не просто так сидела, а находилась на страже. По ее словам, она была не какая-нибудь одиночка, а часть грозной силы, лебединого дозора, который днем и ночью курировал водоемы, – волонтеры и активисты в той же униформе лежали без сна в засадах, ожидая, что кто-нибудь посягнет на благополучие гигантских птиц. Было их всего, дозорных, счетом сорок человек, сказала она и выпятила грудь, давая рассмотреть прозрачный пластиковый карман, в котором хранились напоказ грязноватого цвета лебединые перья.
Что-то в облике Джей Джей, так дама велела себя называть, заставляло думать, что никаких товарищей у нее на самом деле не было и защищать озера ей приходилось в одиночку, сколько она ни ссылалась на своих друзей-дозорных и их неминуемую помощь, если что случится. С лисами она справлялась легко и знала, что собачью еду им не стоит и предлагать, а вот от кошачьего корма они не откажутся, но больше всего на свете любят яйца, сваренные вкрутую. Другое дело люди, сказала она и посмотрела на писательницу М. так, будто что-то знала. Люди воруют яйца из гнезд, кто знает, в каких целях – может быть, отправляют темные ритуалы. От людей можно ждать чего угодно, повторила она угрюмо. Вот месяц назад мы нашли тут в лесу двух малышей, babies, перевела она на английский, – и у каждого множественные ножевые ранения в области живота. Бог ты мой, вскрикнула М., и что вы сделали – вызвали полицию? Нет, сказала дама печально, они уже совсем мертвые были, пришлось зарыть. Две прекрасные особи, едва опериться успели.
М. не раз еще встречала Джей Джей, нарезавшую круги вокруг озера то на велосипеде, то пешком, в неоновом жилете поверх униформы, и порывалась дать ей отчет в том, что
