Пчела в цвете граната - Сания Шавалиева
Ася знала, что придётся сутками просиживать в библиотеках и погружаться в толстые тома медицинских знаний. На самом деле, наверное, больше всего предстоит корпеть над латынью. С языками у Аси проблема – чужие слова не запоминались, вылетали из головы птенчиками. Но не одной же ей будет тяжело! Она будет в окружении проникновенных юношей в очках и светловолосых девушек с задумчивыми глазами. Они будут колдовать над спиртовками, колбами, нервно грызть ручки и карандаши. Надо обязательно купить дорогую ручку с кнопочкой. Можно ручку и не грызть, а бесконечно щёлкать кнопочкой, чтобы кончик пасты выпрыгивал-запрыгивал, а ты с умным видом прислушивалась и думала над химической формулой… Надо не забыть выпросить у матери маленькую белую кастрюльку для манной каши.
Отец в сотый раз терпеливо дёрнул дверь института, стукнул в соседние окна, перечитал режим работы, развёл руками.
– Суббота, выходной, – роптал он, оглядываясь на Асю.
Но Ася уже воздвигла себе арку событий и сдерживать свой победный марш не собиралась. Она возмущалась тем, как можно отдыхать в такой судьбоносный период, когда со всей страны сюда едут выпускники. Им что? Студенты не нужны? Да в стране миллион вузов, которые ждут не дождутся студенток с прекрасным аттестатом, в котором всего две тройки – по английскому и русскому… От каждого недовольного слова её трогательное приветливое личико превращалось в надменное верблюжье с отвислой нижней губой.
Вдобавок Ася изнывала от пота. Как назло, сегодня солнце было щедро на тепло, а прорезиненный плащ не пропускал воздух, создавая эффект парника. Сначала Ася крепилась, надеялась, что сейчас подадут документы, вернутся на вокзал, а там она помоется, переоденется. Хотя переодеваться было не во что. Ничего с собой не взяла. Задерживаться не собирались, хотели обернуться одним днём. Что сейчас делать? Ждать понедельника? А ночевать где? В Перми ни знакомых, ни родственников. Да и денег полкопейки, только на обратную дорогу.
– Пап, дай две копейки?
Отец пошевелил плечами, словно попытался сбросить с себя предчувствие конфликта.
– Зачем?
– Нужен автомат. Позвоним ректору. Пусть открывает!
Отец открыл кошелёк, долго в нём ковырялся. Видно было, как дрожали пальцы, как вздувались жилы под татуировкой восходящего солнца на руке. Смотреть на татуировку сейчас было совсем невмоготу. Кажется, от каждого движения отца лучи увеличивались и удлинялись. Двух копеек не нашлось. Пришлось тащиться до ближайшего магазина для размена, затем искать телефонный автомат. Ася положила монету в паз и поняла, что не знает номера. Куда звонить? Ася смотрела на серую тяжёлую трубку и придумывала ей экзекуцию: ударить, порвать, оставить висеть с бесконечными гудками в пустоту. Как заставить этот бездушный аппарат передать ректору института нужные слова? У ректора, в отличие от бездушного автомата, точно есть жалостливое сердце, которое тебя поймёт. Ректор прибежит сам, примет документы, извинится за предоставленные неудобства и примет Асю в институт без экзамена.
Словно прогоняя Асину сказку, в углу будки квакнула жаба. Тут же её пупырчатые щёки раздвинулись, стрельнул язык, и пойманная муха пропала в жабьей пасти. «Так трагичен удел мухи», – наверное, квакнула жаба и не мигая уставилась на Асю.
Ася хлопнула дверью будки и присела рядом с отцом на невысокий штакетник. Постаралась устроиться так, чтобы деревянные треугольные штыри брусков не сильно впивались в тело. Жутко неудобно, но привычно. С детства так делали. Сегодня сидеть на штакетнике оказалось невыносимо, нижняя часть тела мгновенно отозвалась зудом и болью.
– Что будем делать? – отец отломил от хлеба добрую половину, протянул Асе.
Откусила, почувствовав кисловатый привкус чёрного хлеба, заплакала.
– Там в будке жаба. Наверное, из института сбежала. Говорят, там их режут для опытов.
– Мы во время войны их ели, – улыбнулся отец. – Их в кумыс клали. Мы пили кумыс и лягушками заедали.
– Ужас! Зачем в кумыс-то?
– Они ж холодные. Вот и холодили.
Ася внимательно посмотрела на отца. Она была поздним ребёнком, и, скорее всего, отец в недалёком будущем станет ветхим, костлявым стариком. Начнёт впадать в уныние, бесконечно поучать молодежь, ворчать в магазине, на почте: «Вот мы в наше время» – или того хуже – писать кляузы в центральные газеты и Комитет партии. Отец в партии не состоял, был серой прослойкой между «за» и «против». Но при этом был честен и справедлив. Однажды нашёл на улице тридцать рублей и отнёс в милицию. Милиционеры удивились и даже попробовали уговорить отца забрать деньги обратно. Но он отказался и потребовал от милиции найти растеряху. Конечно, судьба денег осталась неизвестной, но через неделю в местной газете про отца появилась хвалебная статья. Мать гордилась, а соседи откровенно ржали, называли дураком и блаженным. После статьи продавщица в магазине в шутку посоветовала отцу купить лотерейный билет.
– Раз фартит, пробуй.
Отец согласился, и семейный бюджет пополнился тремя рублями. С тех пор продавщица неизменно на сдачу подсовывала билетик, и он всегда был выигрышным – рубль, иногда три. Приметив такую роскошь, продавщица сама стала покупать билетики, но у неё не ладилось. Да и у отца был тот же ноль, если покупал билет по собственной воле. Тут срабатывала какая-то неведомая парадоксальная игра. Для выигрыша надо было обязательно соблюсти традицию. От продавщицы – два-три раза в месяц сдача лотерейным билетом, от отца – покорность и на Восьмое марта букетик искусственных фиалок.
– На вокзал? – устало спросил отец. – Сама потом приедешь.
Отец поднялся, отряхнул зад от кусочков растрескавшейся краски штакетника и неспешно зашагал к вокзалу. Его сопровождали жаркий поплавок солнца, неокрепшие облака, васильковая гладь неба. Мимо медленно проплывали дома, в окнах волшебными королевскими накидками шевелились тюлевые занавески.
Отец никогда не упускал случая помолчать. Спрашивать что-то было просто бесполезно. Вот если бы сейчас они шли с учительницей истории, она бы воспользовалась возможностью втемяшить в голову ученицы всякую историческую или архитектурную белиберду: «Видите, – стала бы говорить она и махать руками, – впереди нас ожидает Мотовилихинский район. Он прославился тем, что во время революции 1917 года рабочий завода Гавриил Мясников стал организатором и инициатором убийства отправленного в Пермь
