Лолита - Андрей Викторович Белов
— Как вас зовут? — спросил я, сразу же начав обращаться к ней на Вы, пытаясь стереть или хотя бы сгладить огромную разницу в возрасте.
— Мария, — уже уверенней сказала она, поняв, что к ней обращаются на равных.
Имя настолько подходило девочке, что я был потрясен, услышав его.
«Мария!.. Да, Да… Именно Мария. Наверное, никакое другое имя ей бы и не подошло. Самое святое имя за всю библейскую историю, — пронеслось у меня в голове, и я с нежностью повторил про себя. — Ма-а-р-и-и-я».
— Вы здесь первый год? Я вас никогда не видел.
— Раньше на все лето меня отправляли к бабушке, — виновато ответила она, будто оправдываясь передо мной.
Мы еще постояли некоторое время, молча улыбаясь, глядя друг на друга, и затем она, не прощаясь, стала удаляться, ведя велосипед рядом с собой.
Я смотрел ей вслед. Несмотря на ее детскую угловатость, жизненный опыт позволял мне представить, какая она будет, когда повзрослеет: длинные ноги, хотя и не высокая, острая грудь, покачивающиеся бедра, гордо поднятая голова, резкие, но грациозные движения и… невинные ангельские глаза, заглянув в которые, понимаешь, что уже никогда тебе не полюбить другую женщину.
Да, я смотрел ей вслед с радостью в душе — c радостью просто от того, что мы есть на этом свете: она и я, и что мы наконец-то встретились.
В этот день она еще дважды проходила мимо моей калитки и каждый раз здоровалась, наверное, боясь, что я не обращу на нее внимание.
«Ох, милая Мария! Знала бы ты, что я не только обязательно замечу тебя, но теперь буду постоянно ждать, когда вновь увижу тебя!»
Забегая вперед, скажу, что для меня навсегда так и осталось загадкой, почему двенадцатилетняя девочка обратила внимание именно на меня. Очень хотелось думать о любви, но мысль эта настолько поражала меня, что я встряхивал головой и старался больше не думать об этом. Когда женщина любит, то подсознательно имеет в виду, что хочет иметь детей от этого мужчины, хочет создать с ним семью, прожить с ним всю жизнь и «умереть в один день».
Могло ли все это быть у двенадцатилетней девочки? Думаю, нет!
Ночью я спал беспокойно. Во сне видел, как медленно приближаюсь к Марии, стоящей на дороге, и вдруг некая сила уносит меня от нее вдаль, напоминая этим о моем возрасте и приводя меня в отчаяние. В эти мгновения слезы давили меня изнутри, не в силах вырваться наружу, может быть, потому что к старости я разучился плакать. Когда же я вновь приближался к девочке, то те же слезы уже выражали бесконечную радость и, наконец вырвавшись на свободу, стекали по моим щекам. Так повторялось почти всю ночь, пока еще затемно, измученный виденным и без сил, я окончательно не проснулся и лежа на спине не стал бессмысленно смотреть вверх. Может, меня вновь охватил сон, может, в голове у меня начало мутиться, но потолок надо мной стал терять четкие очертания и через короткое время исчез совсем. Теперь я лежал под звездным небом и постепенно успокаивался; наконец нашлись те слова, которые выражали мое состояние:
— «Как же прекрасно, что в этом мире существуют звезды и… Мария! Значит, несмотря на мой возраст, в этой жизни еще есть смысл!»
Мелькнула мысль о том, что настанет ноябрь, Мария уедет и, может быть, мне уже никогда не суждено увидеть ее. В лучшем случае встреча возможна только весной, но до этого надо еще дожить.
— «А ведь октябрь обязательно закончится!» — подумал я, и мне стало холодно и одиноко.
И вдруг!.. Впоследствии, вспоминая ту ночь, я готов был поклясться, что небо вдруг исчезло — исчезло совсем. Там, где оно только что было, не стало ничего — ничего, о чем я мог бы сейчас здесь упомянуть. Мой взгляд теперь не упирался ни в небосвод, ни в звезды: я смотрел в бесконечность.
Я заглянул в начало времен, когда и самой Вселенной еще не было. Ужас стал охватывать все мое существо. Я понимал, что надо отвести взгляд в сторону и смотреть на то, что реально существует, например, стены комнаты, письменный стол, исписанный листок бумаги, лежащий на нем… Понимал — и не мог даже пошевелиться, настолько сознание мое было парализовано величием того, что я видел, и пониманием, насколько я и все мои проблемы ничтожны — ничтожно все… кроме любви. Через какое-то время я почувствовал, что что-то начало меняться: стали проявляться звезды, а вместе с ними, пересекая все небо с запада на восток, появились глаза… Марии. Ее взгляд выражал бесконечную любовь! Я снова осознал, что жив. Каждый из нас удивленно смотрел другому в глаза, без слов спрашивая:
«Почему я здесь и как это возможно? Мы есть или нас нет?»
Начинало светать. Взгляд Марии обратился на восток, и, как только блеснул первый луч Солнца, глаза ее в последний раз посмотрели на меня. Через мгновение исчезли и глаза, и звезды. Только я остался по-прежнему лежать, глядя на светлеющее небо.
Да, я понял, что влюбился — влюбился первый раз в своей жизни и, вспоминая взгляд Марии, радовался, что она была влюблена в старика, хотя и осознавал, что все это лишь видение или сон. Сколько я ни напрягал голову, но осознать, что значит любовь в понимании двенадцатилетней девочки, так и не смог. Да и важно ли для меня было это? Наверное, нет. Главное — любил я!
Еще долго лежал я с открытыми глазами, не видя перед собой ничего; взгляд был обращен внутрь меня — туда, где была душа. Лежал и думал о вечном: о любви мужчины и женщины. Наша с Марией любовь была любовью старика, которому уже не нужны были другие отношения, кроме духовных, и любовью девочки, у которой еще не проснулся материнский инстинкт — и проснется совсем не скоро — и которая, если уже сейчас и осознает себя женщиной, то только на подсознательном уровне, идущем из начала времен, когда Всевышний, создавая Женщину, вложил в нее это понимание.
Я прожил жизнь, считая, как и люди, окружавшие меня, что близость мужчины и женщины —
