Я возвращаюсь к себе - Аньес Ледиг
Или самому назваться. «Меня зовут Адриан, и мне хочется вас защитить».
Я смотрю, как она поднимается, пытается взять себя в руки, поправляет платье, улыбается мне так, что я ни капли не верю, и, пошатываясь, пьяная от опустошенности и горя, уходит, волоча за собой чемодан.
Я сажусь туда, где она сидела, и глажу напарника, хвалю за острый нюх и человеколюбие. Мое оказалось не готово к решительным действиям.
Эта девушка разбила мне сердце. Как я от него устал, оно рвется на части по любому поводу, от рыданий любого незнакомого человека.
Но тут в кои-то веки Блум со мной согласен. Он тоже подозревает, что внутри этой девушки спрятана бомба, которая вот-вот взорвется.
Я смотрю на пассажиров на платформе номер один – стоящих, идущих, высоких и низких, в кроссовках и в туфлях, с телефоном в руке или уставившихся в пустоту. Куда они едут? На важную встречу? На свидание? Навестить тяжелобольного родственника? Сколько в них спрятано бомб?
Моя взорвалась несколько лет назад. Я до сих пор разгребаю обломки.
Надо было завести собаку-спасателя, обученную поисковой работе под завалами. Сэкономил бы время.
Мне хочется снова увидеть эту девушку, сам не пойму почему. Когда я смотрел, как она вытирает слезы о мою собаку, передо мной за долю секунды промелькнуло возможное будущее – как прошлое перед смертью. Наше с ней будущее. Это глупо. Я даже не знаю ее. И скорее всего, больше не увижу.
А мне ведь почти удалось стать невосприимчивым к ужасу этого мира, Мали мне в этом очень помогла. Но не в этот раз, не с ней. Я почувствовал, что стою на краю бездны страданий, как на вершине скалы, что пустота зовет меня и надо броситься туда, чтобы спасти эту девушку. Диана бы сказала, что моя природа опять берет свое. Защищать, защищать, защищать.
Но еще сильнее меня поразила та сила, которая исходила от этой маленькой, съежившейся на скамейке фигурки. Непоколебимая сила, которая притягивала меня, как мотылька – свет.
Срочный вызов спасает меня от бестолковых мыслей. Подозрительный пакет в аэропорту.
Жизнь продолжается, и плевать она хотела на чьи-то рыдания и на мотыльков.
Глава 3
Такая роль
Адели звонит нечасто. Но раз уж звонит, повод обычно серьезный: либо ей нужна помощь, либо она хочет в очередной раз склонить меня к экологически ответственному поведению. Будет трезвонить, чтобы спросить, прилепил ли я на почтовый ящик наклейку «Просьба не бросать рекламу», и не повесит трубку, пока я не пообещаю это сделать.
Я отхожу в угол цеха, жестом показывая коллеге, что должен ответить. Когда я работал на производственной линии, то не мог прерываться. Теперь я бригадир, свободы побольше, хотя я ею не злоупотребляю. Несмотря на шум станков, с первых же слов племянницы я понимаю, что что-то случилось.
– Где она?
– Все еще в отделении, они завтра посмотрят и решат. Должны выписать. Дежурный врач посоветовал специалиста, который будет ее наблюдать.
– Наблюдать за чем?
– За ее душевным состоянием.
– Что с ней?
– Не знаю, дядя. Понятия не имею.
Злясь на сестру и волнуясь, Адели рассказывает, что случилось.
– Я ее позвала на нашу студенческую вечеринку по случаю начала учебного года, и она там начала пить. Прямо напиваться. Ты же знаешь, она так обычно не делает. Я еле успела ее вытащить, такие же бухие парни на нее прямо лезли. И тут у нее случился какой-то срыв, она начала плакать навзрыд. А потом ей стало нехорошо, и мы вызвали скорую.
Мне сложно представить, чтобы Капуцина могла устроить что-то подобное. Она всегда была рассудительной, серьезной, благоразумной. Даже чересчур.
– Из-за чего такое могло произойти?
– …
– Адели?
– Незадолго перед этим я ей сказала, что бросаю медицину. А еще она забыла в поезде свой чемодан. Когда она вернулась на вокзал, там полицейские уже все оцепили из-за подозрительного багажа и отчитали ее по полной программе. Переизбыток эмоций за день.
– Ты блестяще окончила первый курс и бросаешь медицину?
– …
– Адели? Ты уверена?
– Уверена!
– Понимаю, почему она могла быть не в себе.
– Это моя жизнь!
– Ты прекрасно знаешь, что ее это тоже касается! Я могу ее навестить?
– Давай подождем, пока она вернется домой. Я дам тебе знать.
У одной срыв, другая ни в грош не ставит свой успех. Я вешаю трубку с тяжелым сердцем. Капуцина и Адели – самое дорогое, что у меня есть. Я часто думаю, будет ли у них когда-нибудь тихая жизнь. Непохоже.
Сколько мне, молчаливому свидетелю их переживаний, доводилось видеть взлетов и падений… Сколько кризисов за все эти годы. Больших и маленьких, на час и на годы. Взять подростковый период Адели, она тогда всем дала жару. Капуцина держалась молодцом, все взвалила на себя. А сегодня гнется, как молодой весенний саженец под зимним ветром. Снежные хлопья слишком рано легли на неокрепшие ветви.
Я чувствую себя беспомощным. Младшая все решила, не поинтересовавшись моим мнением, у старшей нервный срыв, а я ни о чем не подозревал. И конечно, будет выкарабкиваться сама, всегда так делала. Сгусток смелости и решимости до остервенения; слепа и глуха к предостережениям – лишь бы не ударить в грязь лицом, лишь бы не опозориться. «Может, тебе стоит… Ты не думаешь, что… Ты не пробовала… Будь осторожней…» Все без толку. Упрямится себе во вред.
Все-таки схожу ее проведать, поговорю, приведу в порядок машину Жан-Батиста, к которой она по-прежнему не хочет прикасаться, подготовлю кусты к зиме, займусь садом. В цветах она прекрасно разбирается сама, ухаживает, заботится о них, мне же доверяет небольшой огород, который я разбил для них лет десять назад. Говорит, я единственный, у кого получается вырастить овощи, действительно похожие на овощи. Не буду спорить, есть у меня к этому некоторый талант, от деда. Тот целыми днями возился в земле. Он меня всему и научил. К тому же так я могу побыть с ней, пусть и молча. Когда мы вместе работаем в саду, то общаемся через цветы. Смотрим на подсолнухи вдоль забора и думаем, как мудро они тянутся к свету. Наблюдаем, как из года в год по воле ветра самосевом разносится огуречник, не спрашивая нашего разрешения. Как прорастают молодые побеги тысячелистника, и терпеливо ждем, когда на них появятся целебные цветы.
Такая у меня роль. Быть рядом, когда я нужен племянницам, и не вмешиваться все остальное время. Так бы хотел брат.
Большего я сделать не мог.
Хотя мне бы очень хотелось.
Глава 4
Пробудиться от хаоса
Разбуженная резкой болью на тыльной стороне ладони, она открывает глаза. Постепенно выходя из оцепенения, начинает различать детали окружающей обстановки. Металлическая кровать, белая дверь и стены, телевизор на стене, стол и стул. Из коридора доносятся приглушенные звуки – там кипит жизнь, подчеркивая царящую в комнате тишину. Больница. Где в каждой палате своя история и единственное связующее звено между ними – медсестры. История Капуцины бесславна. И довольно безрадостна. Как у всех остальных. В отделение скорой помощи не попадают от избытка счастья. Правда, она никогда не поддавалась искушению побыть жертвой – отдохнуть, перевести дух, просто плыть по течению, а ведь это так заманчиво. Капуцина – боец, стойкий оловянный солдатик, который никогда не жалуется. Да и кому? Вырвать бы засунутую под кожу пластиковую трубку, что так мучает ее, встать и уйти. Но нет, она лежит, заторможенная, под капельницей.
Все четче проступают и воспоминания. Как бы ей хотелось забыть…
Забыть новость, которую сообщила младшая сестра. От сердца, как от старого гобелена, будто оторвали целый кусок, обнаживший серую стену.
Забыть этого мерзкого типа на вокзале. Он прилюдно ее облаял, выставив безмозглой тупицей, которая всех достала своим слабоумием. А она не такая. И никогда такой не была. Капуцина порядочный и надежный человек, она ничего не пускает на самотек и всегда держит себя в руках. Она не сумела
