Портрет в коричневых тонах - Исабель Альенде
- Что предпринял ваш муж, обнаружив недоимку?
- На это он сказал, что пока страна разорялась в гражданской войне, я покупал мебель у Калигулы. И, конечно же, отрекся от всего. Никто, пусть и с одной извилиной, не допустит какой бы то ни было неверности, даже если человека застигнут прямо в кровати среди простыней.
- Он это говорит исходя из собственного опыта?
- Если бы только так и было, Аврора! – возразила Паулина дель Валье без колебаний.
На первой, сделанной для неё фотографии, когда мне было всего тринадцать лет, Паулина запечатлена в своей мифологической кровати. Со снимка смотрела женщина, одетая в кружевную ночную сорочку и украшенная драгоценностями, весящими где-то с полкило и поддерживаемая вышитыми атласными подушками. Такой я видела её не раз, и такой же мне бы хотелось увидеть её и после смерти, хотя эта женщина желала сойти в могилу, следуя печальному обычаю кармелиток, заключавшемуся в регулярном исполнении месс в течение последующих нескольких лет за упокой её души. «Я и так уже устроила в жизни столько скандалов, что пора бы и стать скромнее», - таковым было её объяснение, когда сама сошла в зимнюю меланхолию последних времён. Осознав свою близкую кончину, она не на шутку испугалась. И заставила отправить кровать в подвал, а на её месте установить некое деревянное возвышение с матрацом на конской гриве, чтобы после порядочного мотовства смочь умереть без всякой роскоши. А затем и посмотреть, сделает ли кляксу святой Педро и начнёт ли заново составлять книгу грехов, как не раз то говорила сама. Испуг, однако, не очень-то и помог ей избавиться от основных благ жизни, и вплоть до последнего вздоха женщина держала в руках вожжи своей финансовой империи, весьма сократившейся к тому времени. От отваги юношеских лет мало что осталось к концу жизни, и даже ирония, и та куда-то окончательно исчезла, но, несмотря на это, моя бабушка придумала свою собственную легенду, и никакой матрац на конской гриве и тем более обычай кармелиток не смогли бы помешать ей. Флорентийская кровать, привившая вкус к долгим прогулкам по самым главным улицам, которыми женщина изводила собственного мужа, была одним из её славных моментов в жизни. В эту пору вся семья жила в Сан-Франциско под изменённой фамилией – Кросс - потому что ни один североамериканец не мог произнести благозвучную Родригес де Санта Круз и дель Валье, что было крайне жаль, ведь в её исконном звучании слышались древние отголоски самой Инквизиции. Все члены семьи только что переехали в район Ноб Хилл, где построили себе бессмысленный особняк, ставший одним из самых богатых в городе, который, в сущности, оказался бредовым результатом работы нескольких соперничающих между собой нанятых архитекторов, причём с каждыми двумя из трёх приходилось тут же прощаться. Семья сколотила себе капитал не на золотой лихорадке 1849 года, как к тому стремился Фелисиано, а сделала то благодаря чудесному предпринимательскому инстинкту его жены, которой пришло в голову перевозить свежие продукты из Чили в Калифорнию, упакованными в устланную льдами с Атлантики ёмкость. В ту непонятную, лишённую элементарного порядка, эпоху один персик стоил целую унцию золота, и она сумела-таки извлечь собственную выгоду из подобных обстоятельств. Инициатива всё упрочивалась, и вскоре у семьи уже было немало судов, ходящих по маршруту Вальпараисо-Сан-Франциско. Они возвращались порожними лишь первый год, а затем не иначе как гружёнными американской мукóй. Из-за этого некоторые чилийские земледельцы разорились окончательно, включая и отца Паулины, наводящего ужас на любого человека Августина дель Валье, у кого зачервивела вся пшеница в винных погребах, потому как тот уже был не в силах конкурировать с поставляемой американцами белейшей мукой. От гнева стала шалить и печень. Под конец золотой лихорадки великое множество искателей приключений возвращались к своим истокам куда более бедными, нежели покидали последние, после того как в погоне за мечтой ещё потеряли своё здоровье и чуть ли не саму душу, однако ж, Паулина с Фелисиано уже тогда сколотили собственный капитал. Так они пробились в высший слой общества города Сан-Франциско, несмотря на непреодолимое препятствие, заключающееся в присущем им испанском акценте. «В Калифорнии живут вновь разбогатевшие люди и далеко не высокого происхождения, а вот наше генеалогическое древо, напротив, восходит к войскам-крестоносцам», - вот что тогда проговорила сквозь зубы Паулина, перед тем как признать себя побеждённой и вернуться в Чили. Тем не менее, у них не было каких-то благородных титулов, равно как и счетов в различных банках, единственной вещи, что могла бы им открыть все двери, взамен чего располагали лишь обаянием Фелисиано, который заводил друзей среди самых влиятельных жителей города. И напротив, оказалось довольно трудным подавить порывы своей жены, роскошной женщины, однако ж, дурно общавшейся с окружающими, непочтительной и несколько торопливой. Здесь надо сказать вот что: на первых порах Паулину вдохновляла смесь очарования и страха, какую та и чувствовала перед мексиканской гитарой, и лишь узнав последнюю лучше, открыла в себе нотки сентиментальности. В 1862 году она подтолкнула мужа к руководству торговым предприятием, связанным с межконтинентальными железнодорожными перевозками, благодаря чему, впрочем, оба определённо разбогатели.
Даже себе я не могу объяснить, откуда у этой сеньоры взялась предпринимательская хватка. Ведь сама происходила из семьи приобретших когда-то поместье узколобых чилийцев и к тому же нищих духом; девушка выросла в стенах отцовского дома в Вальпараисо, молясь Богородице и вышивая, потому что её отец полагал, что невежество исподволь взращивает покорность в женщинах и нищих. И едва овладела элементарными навыками письма и арифметики, за свою жизнь не прочла и книги и до сих пор складывала на пальцах – причём никогда в сторону убавления – однако ж, всё, что проходило через её руки, непременно обращалось в капитал. Не будучи обременённой своими детьми и выжившими из ума родственниками, умерла бы с неменьшим великолепием, чем полагается знатной императрице. В эти годы строилась железная дорога между востоком и западом Соединённых Штатов. Пока все вкладывали свои средства в акции двух компаний и держали пари на то, какая из них быстрее проложит рельсы, она, равнодушная к подобной фривольной карьере, растянула карту на столе в столовой. И с терпением знающего топографа принялась изучать будущий маршрут поезда и те места, где вода была в изобилии. Всё это происходило ещё задолго до того, как скромные китайские разнорабочие забили последний гвоздь на железной дороге, таким способом проложив путь в город Промотори
