Красная линия - Вера Александровна Колочкова
Выбросила подгоревшее безобразие в мусорное ведро, поглядела на горку готовых блинчиков. Кажется, уже и так хватит. Надо успеть до маминого прихода упаковать их начинкой и снова поджарить слегка. И поторопиться — маме дойти из соседнего подъезда совсем недолго.
Пока возилась, подгоняя сама себя, успела подумать с грустью — да, нехорошо маме одной, так и не привыкла она к вдовству… Очень уж плохо переносит одиночество, не такой она человек, чтобы уметь с ним дружить. К тому же возраст подступил грустный. Шестьдесят пять — это уже «здравствуй, старость», как говорится, со всеми сопутствующими. С болячками всякими, с плохим настроением, с обязательной утренней неврастенией, когда с трудом приходится входить в новый день, когда не ждешь от этого дня ничего хорошего. И когда очень хочется, чтобы кто-то был рядом и заботился, интересовался, любовь дарил. Родная доченька, например…
Но ведь она, будучи этой самой доченькой, как-то старается, правда? Как может, так и старается. Ой, да что там говорить, господи! Они со Стасом даже квартиру купили в одном доме с мамой! С тем самым расчетом и купили, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Хотя, помнится, не очень-то и хотелось, другие варианты получше были. Дом старый, квартирки в нем так себе. Комнатки маленькие, потолки низкие. Одно и достоинство — двор у дома шикарный, заросший кустами шиповника да можжевельника, тополя шумят романтически, когда летней ночью окно откроешь… А весной как сирень буйствует под окном, а чуть подальше — черемуха! От запахов с ума можно сойти! Это ж тебе не голый двор в новостройке с чахлыми деревцами да детской площадкой, правда? И вообще… Она выросла в этом дворе, здесь ее каждая собака знает. И соседи все — родные люди, можно сказать. С маленькой Ксюшкой кто только не оставался, когда она в институт на занятия бегала! И Каринка в этом доме живет… Любимая единственная подруга, верная и преданная, почти сестра.
Вспомнила про Каринку и улыбнулась, на душе теплее стало. И правда ведь как сестра… Когда у Каринки мать умерла, она у них с мамой долго жила. Можно сказать, из одной тарелки ели, в одну кровать спать ложились. Хорошая она, Каринка… Вот только не везет ей почему-то, никак личную жизнь наладить не может. Не получается встретить того единственного и любимого. Нет в этом удачи, хоть убей. Как сама про себя Каринка говорит — я образец несчастной невезучей бабы. Одинокая женщина в однокомнатной квартире — что может быть хуже? К тому же возраст уже за тридцатник перевалил… Хоть и выглядит Каринка великолепно, а не складывается личная жизнь, и все тут! Она даже к гадалке ходила, и та с нее бешеные деньги взяла, чтобы какой-то там венец безбрачия снять. И никаких насмешек относительно этого ее «венца» не слушала, говорила сердито — хорошо тебе рассуждать, мол… У тебя Стас есть, у тебя дочь есть, ты счастливая, а мне не везет, хоть убей. Ну что это, мол, если не заклятый венец безбрачия? Да, жалко Каринку, конечно…
Вздохнула и тут же услышала, как из прихожей прилетел осторожный стук в дверь. И опомнилась — обещала же дверь маме открыть! Бросилась на цыпочках в прихожую, встретила маму виноватой упреждающей улыбкой — извини…
Мама улыбнулась в ответ, быстро махнула рукой — ладно, мол, понимаю. Тихо прошла вслед за ней на кухню, плотно прикрыла за собой дверь.
— Садись, мам, у меня уже все готово… Тебе какой чай сделать, черный или зеленый? Может, кофе сварить?
— Да с ума сошла — кофе! С моим-то давлением! Я уж и вкус кофе забыла… Давно на зеленый чай перешла. Я думала, ты помнишь…
— Я помню, мам. Конечно, помню. Я просто так спросила, не подумав. Сейчас тебе чай заварю…
Какое-то время сидели за столом молча, мама сосредоточенно жевала блинчик с творогом. Потом кивнула, произнесла одобрительно:
— Очень вкусно, молодец… Наконец-то научилась готовить.
— Спасибо, мам… Приятно слышать от тебя похвалу.
— Ой, можно подумать, я и не хвалю тебя никогда! По-моему, только и делаю, что хвалю! Ты хорошая хозяйка, и жена хорошая, и мать… И на кухне у тебя так уютненько, так чистенько… Век бы сидела рядом с тобой да чай пила. Если б можно было…
Мама вздохнула грустно, отвела глаза, снова вздохнула. Лера подумала с испугом — опять не с той ноги встала, наверное… И спросила быстро, отодвигая от себя чашку с кофе:
— Ну и о чем ты хотела со мной поговорить, мам? Скажи, пока мои не проснулись…
— Да, хотела… Но не знаю, стоит ли… Вдруг ты меня поймешь неправильно? Уж больно щекотливая это тема…
— Да не тяни уже, мам! Что случилось? О чем ты хочешь поговорить?
— Не о чем, а о ком… О Карине твоей разлюбезной…
— О Карине? Хм… У тебя такой голос сейчас… Будто ты о каком-то незнакомом человеке говоришь! Будто Карина тебе совсем чужая! Даже слышать странно…
— Да не чужая она мне, не чужая! Ты же знаешь, как я… Как всегда очень хорошо к ней относилась, жалела ее… Советы ей всегда давала. А когда она одна осталась, как я жалела ее, а? Да и сейчас тоже…
— Тогда в чем дело, мам? Не понимаю…
— Господи, да как же тебе объяснить! И сама не знаю… Что бы я сейчас ни сказала, все будет для тебя плохо звучать. Но ты постарайся меня понять, дочка. У тебя ведь семья… У тебя муж…
— И что? — с осторожным вызовом спросила Лера. — Что ты этим хочешь сказать? При чем тут Карина, не понимаю?
— Ну вот, я же говорила… — обреченно вздохнула мама, опуская глаза. — Я знала, что ты меня не захочешь услышать… Даже не попытаешься!
— Ну что я должна услышать, что?
— Да ты не сердись, не своди бровки-то. Я ж не собираюсь ничего плохого про твою Карину сказать. Я ж говорю — очень тепло к ней отношусь. И очень ей сочувствую. Ты же знаешь…
— Знаю! Мне удивительно, почему ты такой странный разговор завела! Вот и сержусь! Ну правда, мам, чего ты вдруг…
— Да не вдруг, Лерочка, не вдруг! Думаешь, мне самой легко все это обсуждать, что ли? Вовсе нет… Да это и не я поговариваю…
— А кто, мам?
— Да я от соседей слышала, и не раз… Вот давеча Светлану Петровну со второго этажа встретила,
