Мой полицейский - Бетан Робертс
* * *
На сорок восемь лет. Вот как далеко я должна вернуться – в те времена, когда я впервые увидела Тома. И даже этого может быть недостаточно.
Он был таким сдержанным. Том. Даже имя солидное, незатейливое, но не без чувственности. Он не был Биллом, Регом, Лэсом или Тони. Ты когда-нибудь называл его Томасом? Я помню, что хотела. Иногда были моменты, когда мне хотелось его переименовать. Томми. Возможно, ты называл его именно так, красивого молодого человека с большими руками и темно-русыми кудрями.
Я знала его сестру еще со времен нашей учебы в гимназии. Во втором классе она подошла ко мне в коридоре и сказала: «Я тут подумала – неплохо выглядишь. Будешь моей подругой?». До этого момента мы проводили время в одиночестве, сбитые с толку странными школьными ритуалами, гулким эхом классных комнат и резкими голосами других девочек. Я позволила Сильви списать домашнюю работу, а она проиграла мне свои пластинки: Нэт Кинг Коул, Патти Пейдж, Перри Комо[2]. Вместе, только для самих себя, мы пели «Одним волшебным вечером ты можешь увидеть незнакомца»[3], стоя в хвосте очереди на гимнастическую лошадь, пропуская остальных девушек вперед. Никто из нас не любил игр. Мне нравилось бывать у Сильви потому, что у нее были вещи, а ее мать разрешала ей укладывать ломкие светлые волосы в стиле, слишком взрослом для ее лет; думаю, она даже помогала ей закалывать челку в локон для поцелуя. В то время мои волосы, такие же рыжие, как и сейчас, все еще заплетались в толстую косу. Если я выходила из себя дома – помню, как однажды с силой прищемила голову брата Фреда дверью, – отец смотрел на мать и говорил: «Это все твой огонь в ней», – потому что рыжий ген был со стороны моей матери. Ты однажды назвал меня Красной чумой, не так ли, Патрик? К тому времени мне уже нравился цвет моих волос, но я всегда чувствовала, что это будто исполняющееся пророчество – иметь рыжие волосы: люди ожидали, что я окажусь вспыльчивой, и поэтому, если я чувствовала, что гнев разгорается, то просто не мешала ему. Не часто, конечно. Но иногда я хлопала дверьми или бросала посуду. Однажды я так сильно ударила пылесосом об пол, что он треснул.
Когда я впервые пришла в дом Сильви в Патчеме, на ней был шейный платок из шелка персикового цвета, и, как только я его увидела, мне захотелось такой же. У родителей Сильви в гостиной стоял высокий шкаф со стеклянными дверьми, украшенный черными звездами, а в нем – напитки. «Это все о нереализованном», – сказала Сильви, засунув язык за щеку и указывая мне наверх. Она разрешила мне надеть свой шейный платок и показала собственные пузырьки с лаком для ногтей. Когда она открыла один, я почувствовала запах груши. Сидя на ее аккуратной кровати, я выбрала темно-фиолетовый лак, чтобы провести по широким обкусанным ногтям Сильви, а когда закончила, поднесла ее руку к своему лицу и нежно подула. Затем приблизила ее ноготь ко рту и провела верхней губой по гладкому слою, чтобы убедиться, что он высох.
– Что ты делаешь? – рассмеялась она колючим смехом.
Я позволила ее руке упасть ей на колени. Ее кошка, Миднайт, вошла и потерлась о мои ноги.
– Извини, – сказала я.
Миднайт выгнулась и еще сильнее прижалась к моим лодыжкам. Я потянулась, чтобы почесать ее за ушками, и, когда сложилась пополам над кошкой, дверь спальни Сильви открылась.
– Уходи, – скучающим голосом сказала Сильви.
Я быстро выпрямилась, опасаясь, что она говорит мне, но подруга смотрела через мое плечо на дверной проем. Я обернулась, увидела его стоящим там, и рука сама потянулась к шарфу на моей шее.
– Уходи, Том, – повторила Сильви тоном, который точно указывал, что она разобралась с ролями, которые им предстояло сыграть в этой маленькой драме.
Он прислонился к дверному проему, рукава его рубашки были закатаны до локтей, и я обратила внимание на выпирающие мускулы на его предплечьях. Ему было не больше пятнадцати – чуть старше меня; но его плечи были уже широкими, а у основания шеи виднелась темная впадина. На подбородке у него с одной стороны был шрам – просто небольшая вмятина, как отпечаток пальца на пластилине, – и с лица не сходила усмешка. Я уже тогда понимала, что она была нарочитой: он думал, что она давала ему возможность выглядеть как Тед. Но то, как этот мальчик опирался на дверной косяк и смотрел своими голубыми глазами – маленькими, глубоко посаженными глазами, – заставило меня сильно покраснеть. Я протянула руку, погрузила пальцы в пыльный мех между ушей Миднайт и сосредоточилась на кошке.
– Том! Убирайся! – Голос Сильви стал громче, и дверь захлопнулась.
Можешь себе представить, Патрик, прошло несколько минут, прежде чем я решилась убрать руку с кошачьих ушей и снова взглянуть на Сильви.
После этого я изо всех сил старалась оставаться для Сильви хорошей подругой. Иногда я садилась на автобус до Патчема и проходила мимо ее двухквартирного дома, глядя на ярко освещенные окна, убеждала себя, будто надеюсь, что выйдет она, хотя на самом деле все мое тело было напряжено, ожидая появления Тома. Однажды я сидела у стены за углом ее дома, пока не стемнело и я не перестала чувствовать пальцы рук и ног. Я прислушивалась к пению дроздов и чувствовала запах сырости от живой изгороди, окружавшей меня, а затем села в автобус и поехала домой.
Моя мама часто смотрела в окна. Каждый раз, когда готовила, она опиралась на плиту и вглядывалась в крошечную стеклянную полоску у нашей задней двери. Мне казалось, она постоянно готовила подливку и смотрела в окно. И дольше всего помешивала ее, соскребая со сковороды остатки мяса и хрящи. У этой подливки был привкус железа, и она была немного комковатой, но папа и братья накладывали ее в свои тарелки доверху. Было так много подливки, что она попадала на пальцы и под ногти, и они слизывали ее, пока мама курила, ожидая, когда освободится посуда, чтобы ее помыть.
Они всегда целовались, мама и папа. В
