Триумф и трагедия императора - Евгений Викторович Тарле
Мало того, когда Наполеон в завоёванных им странах беспощадно сокрушал феодальный строй, освобождал миллионы крестьян от крепостного рабства, провозглашал полное равенство всех сословий перед лицом гражданского и уголовного закона, он тем самым значительно повышал благосостояние населения этих стран, ёмкость и покупательную способность нового рынка сбыта для французской индустрии. Таким образом, разрывая всякие феодальные путы и ломая перегородки, ускоряя процесс включения Европы в развивающуюся систему капитализма, Наполеон, движимый прежде всего интересами французской буржуазной экономики, вместе с тем объективно служил делу экономического и социального прогресса, способствовал ускорению ликвидации старых, обветшалых форм быта. Таким образом, по своим последствиям его грандиозная историческая роль явилась в общем ролью прогрессивной. Ничего общего нет и не могло быть между обстоятельствами, при которых возникла диктатура Наполеона, и условиями, сделавшими возможным хотя бы кратковременное владычество в Европе гитлеровской банды. Ещё менее сходства, по-видимому, окажется между историей крушения наполеоновской империи и уже явно наметившимся ходом событий, которые приведут с полнейшей неизбежностью к уничтожению немецкого фашизма.
Сам Наполеон своим холодным, всегда ясным и светлым умом отлично понимал, в чём тайна его колоссальной популярности и могучей крепости его трона, который и в самом деле мог быть низвергнутым лишь после отчаяннейших и долгих усилий всей Европы. Он слышал возгласы крестьян при своём триумфальном возвращении в 1815 г.: «Да здравствует император! Долой дворян!» И он отвечал тогда на эти возгласы так, как ответил в Гренобле, едва войдя в этот город: «Я явился, чтобы избавить Францию от эмигрантов. Пусть берегутся священники и дворяне, которые хотели подчинить французов рабству! Я повешу их на фонарях!»
Наполеон был несокрушим, и всякая борьба против него неизменно кончалась гибелью его противников, пока он выполнял свою роль «хирурга истории», ускоряющего торжество исторических прогрессивных принципов, пока он уничтожал огнём и мечом обветшалый и без того осуждённый на слом европейский феодализм. Когда Маркс и Энгельс указывали, что наполеоновские войны в известном смысле сделали в странах континентальной Европы то дело, которое совершала гильотина во Франции в годы революционного террора, они имели в виду именно разгром всех европейских феодально-абсолютистских монархий, учинённый Наполеоном. От этих страшных ударов европейский феодальный абсолютизм уже никогда не мог вполне оправиться. Сочувствие прогрессивно настроенных кругов европейского общества в покоряемых Наполеоном странах, иногда скрыто, а иногда очень недвусмысленно выражаемое, было в те годы за Наполеоном обеспечено. «Мы приходили в чужую землю,— и сейчас же после нашего прихода помещик переставал бить по зубам своих крестьян и свою прислугу, сейчас же раскрывались мрачные монастырские тюрьмы, где фанатическое духовенство держало «еретиков», прекращалось наглое обхождение со всеми людьми недворянского происхождения»,— так вспоминали впоследствии старые наполеоновские солдаты времена победоносного шествия Наполеона по Европе. В первые годы наполеоновского владычества французская армия являлась в самом деле как бы вестником освобождения населения завоёвываемых стран.
Правда, довольно скоро дело стало меняться. Наполеон начал обременять население покорённых стран всё более и более тяжёлыми податями, налогами, поборами всякого рода. Он стал также требовать от своих вассалов, чтобы они ежегодно поставляли в его армию определённое количество солдат, А при постоянных наполеоновских войнах эти солдаты часто возвращались домой калеками или — ещё чаще — и вовсе не возвращались. Наконец, установив свою континентальную блокаду, т.е. уничтожив легальную возможность для всех покорённых им стран торговать с Англией, Наполеон сильно подорвал благосостояние, правда, не всех, но некоторых подвластных ему народов, например голландцев или жителей северо-германских портовых городов вроде Гамбурга, Бремена, Любека, которые до прихода французского завоевателя вели обширнейшую торговлю с англичанами. Правда и то, что многим промышленникам блокада, напротив, казалась выгодной, так как избавляла их от английской конкуренции.
Словом, с течением времени подвластные народы всё более и более тяжело переносили деспотическое владычество Наполеона, и прежнее сочувствие к нему начало сменяться разочарованном, раздражением, наконец прямой враждой. Но всё-таки даже и в эти последние, самые тяжёлые для побеждённой Европы годы наполеоновского владычества все подданные французского императора без различия национальности и вероисповедания — и немцы, и итальянцы, и поляки, и голландцы, и бельгийцы, и славяне в Иллирии, и евреи — чувствовали себя под твёрдой защитой закона и были вполне уверены, что их личность и имущество зорко охраняются императорской полицией, императорскими судьями и администраторами от каких бы то ни было насилий, грабежа, воровства, нападений и посягательств. Всякий подданный Наполеона, даже в самых отдалённых и глухих местах его колоссальной империи, знал, что не только французский солдат, но и французский префект, верховный комиссар, даже наместник самого императора не посмеет беззаконно посягнуть на его жизнь, честь, имущество. Когда же друг детства, товарищ Наполеона по Бриеннской военной школе Бурьен стал брать слишком откровенно поборы с гамбургских купцов, то и его Наполеон тотчас сместил с должности.
Наполеоновские новые подданные в завоёванной Европе на многое роптали, особенно к концу царствования, но многое и хвалили. Им нравилось установление строгой законности в судах и администрации (во всех «неполитических» делах, конечно), равенство всех граждан перед гражданским и военным законом, правильное ведение финансовых дел. отчётность и контроль, расплата звонкой монетой за все казённые поставки и подряды, проведение прекрасных шоссейных дорог, постройка мостов и т.д. «Наполеон много у нас брал, но много нам и давал»,— так отзывались о времени его владычества в 30 и 40-х годах XIX в. старики в Вестфалии, Италии, Бельгии, Польше. «Когда построена эта великолепная дорога?» — спросил однажды уже в конце 20-х годов XIX в. император австрийский Франц I, проезжая по Иллирии. — «При императоре Наполеоне, когда он отнял у вашего величества Иллирию!» — отвечали ему. — «В таком случае жаль, что он у меня хоть на один год не отнял всю Австрию, по крайней мере мы могли бы теперь ездить по всей нашей державе, не рискуя сломать себе шею!» — заметил Франц.
У Франца был типично обывательский взгляд в данном случае: Наполеон — сила, которая многое выправила, упорядочила и двинула вперёд в области чисто материальной, узко технической. Но Франц — монарх старого, феодально-абсолютистского типа, и не мог, разумеется,
