Однажды в платяном шкафу - Патти Каллахан
Мое сердце отдано цифрам и уравнениям, мой разум – поиску разгадок величайших тайн физики.
Наступила первая пятница декабря. Я сидела в поезде из Оксфорда в Вустер, который прибывал на станцию Форгейт, всего в миле от моего дома на Лондон-роуд. Я ездила домой чаще, чем мои сокурсники из Сомервилля – одного из немногих колледжей, куда принимали женщин. Конечно, ведь у них нет такого брата, как Джордж, поэтому их и не тянет домой, в родные пенаты. Я называю их сокурсниками, потому что пока мы не очень-то подружились. Возможно, оттого что я уезжаю из Оксфорда, как только выдастся возможность, а они – расходятся по пабам, чтобы за пинтой пива спорить о политике, играть в шашки и запросто кокетничать со всеми подряд.
Я бы никогда не смогла рассказать им о том, как ужасно тосковала по Вустеру: по тому, как вольготно он раскинулся по берегам реки Северн, по шуму Вустерского фарфорового завода, по старинному мосту и каменным аркам, сверкающим на солнце, по вересковым пустошам и шпилям Вустерского собора, величественно устремленным в небо.
Не подумайте, что я не рада учиться в Оксфорде. Еще как рада! Я стремилась к этому всю жизнь. Всегда хотела попасть именно сюда, сколько себя помню. Мне семнадцать, и в нашей семье я – первая женщина, которая учится в колледже, и горжусь тем, что получаю стипендию за свои успехи. Иногда мне даже немного стыдно, что у меня есть стипендия, собственная спальня и маленькая гостиная, полностью меблированная, и что все это мне далось так легко. Я просто занималась любимым делом.
Хотя, конечно, важнее всего для меня всегда будет Джордж.
Наша семья живет в Девоншире, в сельском каменном доме с низкой ольховой изгородью. Вдоль дорожки, идущей от деревянной калитки ко входной двери, растут дымянка и лунная трава, которые сейчас греются под снежным покровом. Пустые ящики для цветов, которые папа смастерил маме на день рождения, печально висят под окнами в своей зимней наготе.
Прошлой осенью, когда полевые работы уже подходили к концу, мама работала в саду с невиданным рвением, и я, кажется, понимаю, почему: она ничем не могла помочь Джорджу и спасалась от отчаяния, окружая заботой каждую выращенную ей былинку.
Я стояла перед своим родным домом, где провела всю жизнь до поступления в Оксфорд, и смотрела, как из трубы на крыше струится дымок. Потом осторожно прошла по каменной дорожке, припорошенной снегом и искрящейся на солнце, поднялась по ступеням и на мгновение замерла перед синей входной дверью.
Какая бы грусть ни лежала у меня на сердце, Джордж не должен ее видеть.
Я открыла дверь, и меня обволокло теплом от камина; его запах навеял детские воспоминания, от которых щемило в груди.
Нужно быть сильной.
Закрыв дверь, я стянула пальто и варежки, положила их на скамейку и скинула сапоги. Медленно пошла по дому, который знала наизусть и запросто могла обойти с закрытыми глазами, ни разу не наткнувшись на угол кухонного шкафчика, ножку стола или большое кожаное кресло папы. Даже с завязанными глазами я бы за минуту нашла свою спальню, забралась бы с грелкой в кровать под старое, тонкое покрывало и снова стала бы десятилетней девочкой.
На кухне никого не было. У плиты на голубой столешнице стоял чайник, рядом – пустые чашки. На деревянном столике – обложкой вниз, с заломанным корешком, – лежал детектив Дороти Ли Сэйерс. Мама уже прочитала половину очередной истории про лорда Питера Уимзи. Любопытно, что писательница тоже училась в Сомервилле, и мама была ниточкой, связывающей меня с ее книгами.
Дважды повернув направо, я оказалась перед спальней Джорджа. Мы отдали ему комнату с самыми большими окнами, чтобы он мог смотреть на улицу даже в те дни, когда прикован к постели. Временами он задыхается так сильно, что у него синеют губы. Окно для него – не просто окно, это окно в жизнь.
Войдя в комнату, я увидела гору смятых подушек и скомканное покрывало.
У меня застучало в висках. Неужели Джорджу резко стало плохо и пришлось везти его в больницу? Такое уже случалось.
Голос мамы вернул меня к реальности. Она вошла в комнату и крепко меня обняла.
– Ты дома!
– Где Джордж?
Я указала на пустую постель. Мама посмотрела туда, затем обвела взглядом комнату и, побледнев, стала испуганно звать Джорджа. Я присоединилась к ней. Брат не отзывался. Мы бросились обыскивать каждый угол нашего маленького дома, но все наши усилия были тщетны.
Распахнув входную дверь, мама высунулась на улицу.
– Здесь только твои следы, – с облегчением выдохнула она.
Я побежала обратно в комнату Джорджа, заглянула под кровать – но и там было пусто. А потом я вдруг заметила приоткрытую дверцу шкафа.
– Мам! Он здесь! – крикнула я и дернула за ручку. Внутри, поджав колени к груди, сидел и как ни в чем не бывало хлопал своими большими голубыми глазами Джордж.
– Мэгс! – бросился он ко мне. Я изо всех сил стиснула его в объятиях, забыв, что могу ему что-нибудь сломать.
– Джорджи-Порджи.
Я подняла его на руки, и он обнял меня за шею. От него пахло розовыми саше, развешанными в шкафу, и я глубоко вдохнула его запах. Он вжался в меня, худой и хрупкий, и мы крепко обнялись. Я осторожно положила его на кровать. Он не отпускал меня, продолжая обвивать руками мою шею, пока я не засмеялась и не поцеловала его в щеку. Укутывая брата в одеяло, я заметила, что мама наблюдает за нами с явным облегчением.
Присев на край кровати, я почувствовала, как постель проминается под моим весом.
– Я получила твое письмо. Здорово у тебя получилось описать, как отец носился по саду, пытаясь поймать сбежавшую овцу! Когда это ты научился так хорошо писать?
Джордж широко улыбнулся. Волосы у него светлые, белые, почти как хлопок. Сумерки незаметно просачивались в комнату через окно, будто им было интересно, о чем это мы разговариваем, и я включила ночник.
– Джордж, зачем ты спрятался в шкафу? – шепотом спросила я.
– Я не прятался, я мечтал, – ответил он, глядя в окно. – Фантазировал.
Мама посмотрела на меня и кивнула в сторону кухни.
– Скоро вернусь, – я поцеловала Джорджа в щеку, и он закрыл глаза.
Мама поставила чайник на огонь, пару секунд посмотрела на него, а потом повернулась ко мне. В глазах у нее стояли слезы.
– Это все эта книга. Это из-за нее он прячется в шкафу. Перечитывает
