Осенний марафон - Александр Моисеевич Володин
АЛЛА. Ничего особенного, просто сердце закололо.
БУЗЫКИН. Надо же к врачу!
АЛЛА. Была.
БУЗЫКИН. Что он сказал?
АЛЛА. Сказал — полежать.
БУЗЫКИН. Что тебе наговорила Варвара?
АЛЛА. Ничего нового. Что у вас дружная семья, что вы живете душа в душу сто пятьдесят лет, что ты не хочешь ее расстраивать… Я и сама все прекрасно знаю. Но когда говорит чужой человек — это страшно. Ты-то веришь, что мне от тебя ничего не нужно? Только бы видеть тебя иногда.
БУЗЫКИН. Нашла кого слушать! Надо было трубку бросить.
АЛЛА. Ну да! Она говорит, говорит, а меня всю колотит, и вот до сих пор.
Алла не хотела обвинять в чем-либо Бузыкина. Но не собиралась и скрывать свои обиды. И Бузыкин чувствовал себя виноватым. Он присел на стул возле Аллы в позе лечащего врача. Но тут в его часах задребезжал звоночек.
АЛЛА (слабо усмехнулась). Домой пора?
БУЗЫКИН. Да нет же, дела. В издательство вызывают, Веригин. Я сбегаю! И через часок у тебя.
АЛЛА. Беги…
В издательстве разговор мог оказаться долгим. Поэтому, чтобы сэкономить на дороге, он бежал. Возле автобусной остановки задержался, оглянулся — автобуса не было видно. Он побежал дальше.
Редактор издательства Веригин был добродушен и приветлив.
— Хорошо, Андрей Палыч. Как всегда, хорошо. Всем понравилось. Обсудили, отзывы только положительные, по существу, без замечаний. Надо бы отдавать в набор.
— Я рад, — смущаясь, проговорил Бузыкин.
В официальных местах Бузыкин всегда чувствовал себя неловко и потому старался держаться посвободней. Но тогда выходило, что он ведет себя развязно. От этого он чувствовал себя еще более натянуто.
— Но разговор у нас будет печальный, — сказал Веригин.
Бузыкин встревожился:
— А что такое?
— Срывается у нас это дело.
— Как срывается?!
— Да этот Саймон, оказывается, выступил там с какой-то расистской статьей. Прогрессивная общественность возмущается. А мы, получается, переводим его, рекламируем?
— Вот это да. Год работы. И что же, все коту под хвост?
— Ну кто же мог предвидеть!
— Это верно, это верно, — бормотал Бузыкин. — А может быть, как-нибудь обойдется?
— Милый мой! Ну как обойдется? Пока, во всяком случае, пускай полежит. А там видно будет.
— Понятно, понятно…
— Андрей Палыч, ты так уж не расстраивайся. У тебя «Разбитая луна» в каком состоянии?
— В каком? В разбитом.
— Как это — в разбитом? Вот у меня записано: «Бузыкин. Десятое». А сегодня какое? Четвертое. Через неделю чтобы перевод был на столе. Мы ее пустим вместо этого Саймона.
— Это мне не успеть.
— Ну хорошо. Тринадцатого сдашь? Тринадцатое — крайний срок.
— Не знаю. Придется ночью сидеть…
— Посиди, посиди. Для здоровья полезней, чем по бабам бегать. В нашем возрасте.
— По каким бабам? — заволновался Бузыкин.
— Ленинград — маленький город, Андрей Палыч…
Нина говорила негромко, прикрывая трубку, чтобы не слышал Билл.
— Слушай, это уже хамство. Он час уже тебя ждет, ты же обещал повести его по местам Достоевского!
— А, черт, совсем из головы вон. Бегу! — отвечал Бузыкин из автоматной будки. — Скажи, через десять минут буду.
— А ты где?
— Я же сказал, у меня кафедра.
— Ты говорил, что кафедра у тебя в пятницу.
— Нина, некогда, здесь уже стучат.
— Где стучат, на кафедре?
— Ладно, приду домой, все объясню…
Пошел — побежал, пошел — побежал. Через арку ворот, по лестнице.
Алла по-прежнему лежала в постели, но была уже причесана. Бузыкин выложил перед ней яблоки.
— Вот яблоки, вот валокордин. Как ты себя чувствуешь?
— Уже ничего.
— Тогда я побежал.
— А поесть!
Тут он заметил, что стол накрыт.
— Я же старалась… Правда, что было в холодильнике, я же не могла выйти.
— Да. Да. Сейчас.
Бузыкин сел за стол, стал проворно есть.
— А твоя дочка на кого похожа? — спросила Алла. — На тебя или на Эн Е?
— Ни на кого. Бросила институт, моет стекла в магазинах…
— А ты разве не помогаешь им?
— Да муж у нее такой же обормот, не велит брать, хотят жить самостоятельно. Пытаюсь наладить контакт — ничего не получается.
— А вот если бы у нас был ребеночек, он бы тебя уважал, я бы уж его воспитала…
— Алла, меня ждет Билл.
— Ничего с ним не случится.
В разговорах с ним все почему-то легко находили точные и убедительные формулировки. Бузыкин понимал их несостоятельность, но быстро найти убедительные возражения не умел.
Постучали в дверь.
— Входите, дядя Коля! — крикнула Алла.
Вошел сосед. Достойной повадкой он внушал уважение. Бузыкин встал.
— Сидите, сидите, Андрей Павлович. Ну, как ты, болящая? — спросил дядя Коля.
— Уже поправилась, дядя Коля.
— Вот до чего себя довела. Все нервы.
Бузыкин виновато покачал головой.
— Дядя Коля, Андрей Павлович торопится, его английский профессор ждет. Андрей Павлович в порядке культурного обмена помогает ему переводить Достоевского на свой язык.
— Сейчас пойдет… Я чего пришел-то. Андрей Павлович, я хочу, чтобы вы знали. Мы с ее отцом были кореши. И вот его нет, а я остался. Так?
— Конечно, дядя Коля! — подтвердила Алла.
— Так вот, может быть, я забегаю вперед, тогда простите, что касаюсь этой темы. Но ведь рано или поздно, я думаю, вы как-то оформите ваши отношения?..
— Дядя Коля, зачем это?!
Дядя Коля смутился.
— Андрей Павлович, может быть, я лишнее говорю?
Засмущался и Бузыкин.
— Почему же лишнее…
— Разве я стал бы вмешиваться? Тут каждый себе хозяин.
— Дядя Коля, я же прошу!
— Погоди, Алла, я к делу веду. Так вот, я думал, думал… Когда решитесь, оформите ваши отношения — я уеду в деревню, и моя комната в вашем распоряжении. И вот, у вас будет отдельная квартира.
— Ну, зачем это, — проговорил Бузыкин.
— Что за бредовая идея! — воскликнула Алла.
— Я сказал.
Волевые люди подавляли Бузыкина. Они не слышат объяснений. Они выстроили в своем представлении такой определенный образ мира, нарушить который может только катастрофа.
Дядя Коля поднялся и пошел. У двери остановился.
— Вы уж берегите ее. А то ведь все сказывается. Вот результат…
И ушел.
— Андрюша, поверь, я тут ни при чем! — взмолилась Алла. — Он же думает, что… Он же не знает, что ты у нас семейный!
— Я понимаю… — Посидели молча.
— Ну, беги, — сказала Алла.
— Да. Побежал…
— Подожди, сядь. Пять секунд.
Бузыкин присел. Она взяла его за руку, подержала.
— Теперь можешь бежать.
Когда он был уже у двери, снова остановила:
— Андрюша, сними пиджак, пожалуйста.
— Зачем?
— Я прошу.
Он снял.
— Закрой глаза.
Он закрыл.
Она тихонько встала, вынула из шкафа синюю куртку, накинула на него.
— Покажись-ка… Как раз. Нравится?
— Нравится.
— Ко дню рождения тебе купила — вот, не вытерпела.
