Спасатель - Валерий Юрьевич Железнов
Потом был замерзавший пьяный бомж, за ним пожилой мужчина, у которого остановилось сердце, ещё боцман, сорвавшийся под лёд. А когда я стал капитаном большого спасателя, счёт спасённым потерялся окончательно.
В нашем посёлке жил Маркела. Это мы его так прозвали ещё во времена буйной юности. Ох, и покуролесили же мы тогда! Набеги на чужие сады, разбитые уличные фонари, драки на танцах, да много ещё чего. Но всё это в прошлом. Наша былая компашка разбрелась по свету. Многие давно уже остепенились, обзавелись семьями. Кое-кто слишком рано покинул этот мир. Царство им небесное. И только Маркела застрял в безвременье. Все люди, как люди, а этот убогий какой-то. Вымахал под два метра ростом, а тощий остался, как велосипед. Да и ума не нажил, так в отрочестве и застрял. Где-то пытался работать, но скоро бросил это никчёмное, по его мнению, занятие. На что жил, не понятно. Да и жил-то в полуразвалившейся хибаре, которая осталась ему от бабки. Вечно ходил в ватных штанах, обрезанных кирзачах и замызганной фуфайке. Даже летом не снимал верхнюю одежду, лишь меняя ушанку на кепку. Никогда не загорал, а потому и был бледен как смерть. На иссохшем лице выделялся длинный тонкий нос, а во рту несколько жёлтых от курева зубов. Пил всякую гадость, и ел соответственно. В итоге, довёл себя до состояния местного юродивого. Были у него родственники, но они практически с ним не общались. Односельчане иногда подкармливали его, или наливали стакан за нехитрую работу.
Но была в нём какая-то притягательность. Бывало, заскакивал я к нему после трудов праведных «на огонёк» с литрушечкой «огненной воды». Засиживались, порой, до утра. Бывало, бегали за «добавкой» к соседке напротив. Он по-пьянке становился таким философом, просто заслушаешься. Ну, профессор, не иначе. Откуда в нём это появлялось? А с годами «ударился» в религию. Но необычно, как все, а по-своему. В церковь не ходил, попов ненавидел, икон в доме не держал. Говорил: «Я с Богом сам разговариваю». А ещё экспромтом стихи свои читал, и тут же их забывал. Никогда не пытался поучать жизни, да и чему он мог меня научить. С трезвым разговаривать не о чем, а вот под рюмашку, любо-дорого.
– Хочу пойти в спасатели, людей буду спасать, – однажды в подпитии разоткровенничался я.
– В спасатели? Иди, спасай, – с показным равнодушием ответил он, – да только, может, не твоё это дело.
– Это как же? – удивился я.
– Спасать никчёмные человеческие тела – бесполезное занятие. Из грязи вышли, в грязь и уйдут. На тебя печать свыше наложена. Души людские спасай, спасатель.
– Вот только давай без этой твоей религии! Ладно? – с ухмылкой ответил я. – Наливай лучше ещё по одной.
Выпили, дружно крякнули от удовольствия и закусили «курятиной», каждый из своей пачки. Он сигарет моих не признавал. Курил кубинский горлодёр без фильтра, или «Примой» расслаблялся.
Потом долго трепались обо всём подряд, засиделись далеко за полночь. Здорово набрались. Но на какое-то время сознание будто прояснилось.
– А, всё равно я на этом свете не жилец! – Махнул рукой Маркела, будто отвечая на мучивший его долгое время вопрос. – Отдам я тебе свой лучик. Откроешь им семь замков от семи дверей. Всем от этого только лучше будет. И меня спасёшь заодно. Давно я помер, а всё живу. Бери!
И он ткнул мне в лоб своим костлявым пальцем с коричневым от никотина ногтем. Потом хмельная пелена снова окутала сознание. Как домой добрался, не помню. Наутро голова раскалывалась как никогда. А ещё был скандал с женой.
Через два дня я узнал, что сгорела маркелова хибара. Пожарные нашли на пепелище сильно обгоревший труп без головы в одном углу, а череп с редкими зубами в другом. Милиция даже и расследовать не стала, собрали останки в кучку и похоронили в закрытом гробу как бомжа.
А после выхода на пенсию, потянуло меня на родину, где я не был уже несколько десятков лет. Не сразу решился я оставить обжитой дом и привычный образ жизни. Да и «сокровище» моё упёрлось намертво. Съездили с ней сначала в гости к оставшимся там родственникам, посмотрели на красоты таёжные, подышали кристальным воздухом сибирских просторов. Не знаю уж, что подействовало, но уступила моя благоверная. Оставили дом младшему сыну, который наконец-то женился, и отправились за тысячи километров к новой жизни.
Устроился работать в лесничество на самый дальний кордон. До ближайшего посёлка километров тридцать по реке. Худо-бедно зажили, хозяйством каким-никаким обзавелись. Старушка моя болезная на поправку пошла после того, как все врачи от неё отказались. Похорошела, порозовела, забегала.
Однажды на мой кордон вышел гость нежданный. Беглым он оказался. Протопал по тайге не одну сотню вёрст и жив остался. Оборванный, голодный, грязный, от истощения еле на ногах стоял. Весь в язвах, лихорадка его колотит. В руках «Калаш», а в глазах звериный блеск.
Прожил он у нас с неделю. Всё о себе рассказал, словно покаяние принёс. Много мы с ним о жизни говорили. А когда уходил, зашвырнул автомат на середину реки и крикнул уже из лодки: «Спасибо, батя, спас ты душу мою! До самой смерти молиться за тебя буду!»
И по сей день приходят люди в наши глухие края. Первых послал тот самый беглец спасённый. Постригся он в монахи и всем рассказывал про чудного старца с дальнего кордона, что душу словом лечит. А потом молва сама по свету пошла. Приходили и попы в монастырь звать. Будешь, мол, души людские в храме исцелять. Но, ушли ни с чем.
Отомкнулись семь замков подаренным лучиком, открылись семь дверей. Семь лет уж как приходят люди, несут тяжесть больной души своей, а уходят окрылённым, с ясным взором. «Спасибо!» – говорят, – «спасибо тебе, спасИтель!»
И откуда это всё берётся? Как это получается?
Примечания
