Чёрная дыра. Стоять, чтоб услышать - Эдуард Вячеславович Поздышев
Когда прекращается пение, появляется пустота. Как будто падаешь в бездну. И хочется лечь и уснуть и никогда уже не просыпаться.
Не было ничего: ни звуков, ни даже мыслей. Только оглушающий грохот действительности. И хоть мне достаточно лишь представить, чтобы оказаться в любой её точке, вникать в смысл происходящего – как заглядывать в чёрную дыру.
Подумав о последнем, что видел, тотчас очутился в натопленном помещении, вероятнее всего, в кочегарке, где и обнаружил старосту, о чём-то с важным видом разглагольствовавшего перед мужиком с помятым лицом.
Машинально потопав, чтобы сбросить с обуви снег, я подошёл к печке и, приоткрыв чугунную дверцу, наклонился над топкой. Староста внезапно примолк и, очумело посмотрев на меня, ткнул в меня пальцем.
– Это… Ты видал? – спросил он истопника.
– Чего? – задрёмывавший истопник вялым взглядом посмотрел на приятеля.
– Ничего не слышал? – испуганно озираясь, староста вжал голову в плечи.
– Нет. А чего?
– Сначала что-то ударило… потом – дверца… – упавшим голосом выдохнул староста.
А мне приспичило поупражняться в некогда позабытой морзянке. В комнатке воцарилось молчание. Замер и я.
– Понял… Всё понял, – из последних сил проговорил староста. – Это… С духовными лицами так нельзя.
И, скривив лицо нервной улыбкой, скинул дублёнку и лихорадочно принялся шарить по карманам пиджака.
Лицо же истопника сделалось неожиданно осмысленным. Ничего не произнося, с маниакально-решительным взором, явно сосредоточившимся на определённой мысли, он методично совершил ряд последовательных действий. Неспешно поднявшись со своего лежака, привычным движением засунул босые ноги в валенки, не глядя, выгреб из-под матраса несколько свалявшихся денежных купюр и медленно, но уверенно покинул каморку.
Тем временем староста одной рукой извлёк из кармана мобильник и дрожащим пальцем другой дважды нажал на кнопку вызова. В невыносимой тишине меня сначала оглушили протяжные гудки, а потом в голове зазвучал резкий голос:
– Да, Сергей Сергеевич! Слушаю!.. Я слушаю!.. Ну, что ещё?
– Отец… Отец Ва… Отец Василий!.. – взволнованно заговорил Сергей Сергеевич.
– Что с вами, Сергей Сергеевич? – голос в голове стал менее резким.
– Про… простите меня, отец Василий! – староста не смог сдержаться и заплакал. – Простите! Я… Я не должен был… Мне нельзя… Вы священник, а я…
– Сергей Сергеевич? Вам плохо? Скажите, где вы? Я тотчас приеду!..
– Н-е-е-т! Не надо!.. Дорогой батюшка! – с искренними обезоруживающими нотками во всю уже смеялся растроганный Сергей Сергеевич. – Я, старый дурак, обижался! А вы – истинный пастырь! Истинный, истинный…
– Сергей Сергеевич, дорогой, – уставшим голосом, но по-доброму отозвался отец Василий. – Ступайте домой, отдохните пару деньков. Я сам, слышите?.. Сам съезжу и всё сделаю… Вы меня слышите?..
Но я уже слушал поющую тишину.
***
Когда просто слушаешь, то отчего же не постоять! Другое дело, когда одолевают мысли, особенно о том, так ли это важно. Давно бы спросил, но, когда так слушаешь, не хочется и спрашивать.
Заметив мужчину, переминавшегося с ноги на ногу, и узнав в нём мужика из гаража, захотел спросить. Стоя рядом со мной, он явно недоумевал, зачем он здесь. На мгновение мы очутились на муниципальном кладбище, расположенном за чертой города. Перед выкопанной могилой в гробу лежало тело старушки из больницы.
Когда снова запела тишина, я спросил:
– Почему он здесь?
– Его привела мама, – ответил священник.
Старушка стояла впереди и, не оглядываясь, слушала тишину.
– Как тебя звать? – спросил я у мужика.
– Его имя – раб Божий Стефан, – прозвучал в ответ голос священника.
– А сам что, язык проглотил? Он хоть что-нибудь слышит?
– Сейчас отпевают его маму. Не отвлекайте его.
– Но почему?.. Зачем?! Зачем?! Зачем?! – заорал я, поддавшись мыслям.
Но перекричать тишину было не по силам. И я перешёл на шёпот:
– Как же я хочу…
– Того, что вы хотите, – перебил голос священника, – здесь нет.
– Всего-то, – ностальгически продолжил я, – сидеть в своём кресле! И думать! Рядом моя Зинаида…
– Так вперёд! Неужели тебя кто удерживает? – услыхал я в своей голове.
Обратившись к Зинаиде, спросил:
– Ты со мной?
Но подойти и помешать ей я не решился. Лишь прокричал, что буду ждать её на нашем месте.
– Канал Грибоедова… Гостиница «Гоголь»… Номер… – впрочем, я знал, что если она услышала, то сможет найти меня где угодно.
И вновь оказался у полуразрушенной ограды. Неподалёку от меня на импровизированной в церковном дворе скороспелой звоннице благовестил небольшой колокол. А вместо колокольни, некогда существовавшей над сводами чудом уцелевшей доныне церквушки, обезглавленное здание было временно увенчано деревянным крестом с облупившейся краской.
По заснеженной дороге, ведущей к церкви, медленной вереницей шли люди со скорбными лицами. Первой мимо меня прошла женщина, в которой я узнал даму из гаража. Остановившись на минуту, она посмотрела на меня. Лицо её было запачкано тушью, стекавшей с ресниц вместе со слезами. Вскоре подоспел и общий знакомый. Могучей ручищей слегка протолкнув женщину вперёд, раб Божий Стефан замер и бесцеремонно на меня уставился.
– Ты меня видишь? – спросил я.
– Короче, – густым басом заговорил бугай, оставив без внимания вопрос, – мне по фигу, кто ты такой, но морда мне твоя знакома. В общем, слушай меня внимательно.
Одной рукой навалившись на моё плечо, другую раб Божий засунул мне в карман. Тотчас вынув и указывая куда-то в сторону, проговорил тоном, не терпящим возражений:
– Видишь тачку? Ключи у тебя. Когда выйду из церкви, то чтобы ни тачки, ни морды твоей больше не видел.
В авто, припаркованном у коттеджа, я узнал знакомую машину.
– А в той хате… – Стефан кивнул на коттедж. – Там не заперто. Халдеям скажешь, что Стёпа прислал. Короче, поешь там, помойся и прикид поменяй.
На прощание Стёпа, ухватившись рукой за лацкан моего пальто, брезгливо меня оттолкнул.
Оказавшись внутри коттеджа, припомнил, что уже бывал в этом доме. На комоде в гостиной стоял портрет моего шефа. Фотография была в чёрной рамке и с траурной лентой. Душ я принял в душевой кабине, которую когда-то сам помогал шефу выбирать в магазине. После душа оделся в то,
