Внутри лабиринта - Андрей Анатольевич Кулинский
– Не только это?! – было слышно, как с грохотом упали кружки в раковину. Калин ворвалась в комнату, залитая водой, – Не только это? Что это еще значит?
– Просто я прочитал твое первое письмо… Прости. Другие письма я никогда не трогал… Ты что, вся облилась водой из-за меня?
Калин опустила руки и села в кресло. Ноги ее подломились, она глубоко дышала. Вода на кухне лилась до сих пор.
– Никаких других писем?
– Нет, – ответил Эсмонд. – Но теперь я понимаю, насколько важно для тебя то, что там в других письмах… Я больше никогда не буду про них спрашивать, если хочешь. Просто почтальон, выполняющий свою работу… Разве я заслужил дружбу со своими нанимателями? Конечно, нет.
Эсмонд встал, взял пальто и пошел к дверям. Калин подбежала к нему и обняла его, остановила, прижавшись щекой к спине и крепко сжимая его плечи.
– Ну прости, – сказала она. – Прости, прости, прости…
– Я всего лишь беспокоюсь за тебя, – сказал он. – Потому что люди не видят, они хотят видеть… Ты хочешь видеть его хорошим, но он не такой… И если я в этом виноват…
– Такой, или не такой. Что случиться, если один очень хороший писатель поможет мне развеять скуку, благо у него есть связи в городской тюрьме, а я в свою очередь помогу одному человеку своей поддержкой. Ты ведь сам говорил, он прежде всего человек…
– Для бога – да. Для общества уже нет… Это во-первых. А во-вторых, в твоей схеме я самое незаинтересованное лицо. Я вроде как действую безвозмездно.
– Не безвозмездно. Ты же расскажешь, о чем будет твой новый роман?
– Тогда придется выпить еще чаю.
– Там наверное уже всю кухню водой залило! – Калин побежала на кухню, остановила воду и набрала чайник, а потом достала из холодильника коньяк.
– Нет, ты что, – сказал Эсмонд, – я больше не буду. Мне нужно было только согреться.
Он прислонился спиной к дверце холодильника, Калин села на подоконник.
– Так о чем будет твой роман?
– Я еще думаю над формой для свой новой истории. Может быть, пьеса подойдет к ней лучше романа… Это будет театральная история. Театр во время финансового кризиса. Все постановки приостановлены, осталась одна и главный режиссер на оставшиеся деньги пытается сделать хоть что-то. Актеры уходят от него один за другим. Он приглашает любителей, чтобы платить меньше, но по ходу репетиций он все более вживается в свою роль. У него нет права на провал постановки. Он вживается слишком сильно и переходит черту… Я забыл сказать, они ставят историю по мифу о Минотавре, а режиссер играет самого Минотавра и актеры-любители начинают бояться его настолько, что отгораживаются от него. Он запирает их в глубинах старого театра, и они, чтобы выбраться, отдают ему жертву… Пьеса будет называться «В глубине лабиринта»…
– Будет классно, не сомневаюсь, – сказала Калин. – Но к чему это все? На что ты опираешься?
– Это о современном мире. Все становиться иллюзией, виртуальностью. По телевизору говорят, что где-то идет война, показывают умирающих детей, всех в грязи, а мы смотрим на это, жуем еду, а потом переключаем на другой канал, потому что неинтересно. Отчуждение страшнее всего. Страшно знать, что где-то на твои налоги ведется война и убивают людей. Но еще страшнее осознать, что миллионы людей понимают такую ситуацию и она их устраивает. Потому что они отчуждаются от нее… Театр будет в моей пьесе символизировать весь мир, это станет ясно, когда придут актеры-любители. И этот мир будет поглощаться кризисом, внутри которого заведется свой монстр. Это будет видно, от начала и до трагического финала будет видно, что готовиться катастрофа, зарождается монстр, но все попытаются не заметить это. Они будут отчуждаться от реальности.
– И кто же тогда внутри лабиринта? Отстраненные зрители, на чьих глазах актеров стали убивать взаправду, или же сами актеры, переставшие играть?
– Ответ на этот вопрос я оставлю тебе.
