Пастух - Игорь Анатольевич Верещенский
– Ну чего?
– Дай с собой-то!
Нинкино лицо из недовольного мигом превратилось в раздражённое:
– Да сейчас! Иди паси, завтра дам. Прошлый-то раз одна овца пропала, так что посмотрим, что нынче будет. А то вообще ничего не получишь! – и закрыла дверь. Пастух ещё смог услышать удаляющийся голос: – Всем лишь бы жрать и ничего не делать…
Он развернулся, пошёл к калитке. Такие слова ему приходилось слушать не первый раз, тем более от Нинки. Он никогда не настаивал. И зла не держал. Этак злости не хватит на всех.
Сторожевой пёс лениво посмотрел на него из будки. Он знал его и никогда не лаял. Перед ним стояла миска с недоеденной костью и куском размякшего хлеба. Бросив туда сытый взгляд, он зевнул и отвернулся, полностью исчезнув в будке. Пастух достал из кармана своего длинного плаща, надетого сегодня, что бы не промокнуть, чёрствую ржаную горбушку и неспеша погнал стадо в сторону остальных домов с целью захватить там ещё корову и двух облезлых коз. Пастбище располагалось за этими домами и представляло собой небольшое поле, ещё не до конца заросшее кустарником. На покосах летом пасти скот не разрешалось.
Проходя мимо дома бабы Зои, он заметил её в огороде:
– Эй! Дай чего-нибудь с собой!
– Палки я тебе сейчас дам! У богатых проси, их очередь.
– Не дают они!
– И правильно делают. Пасти нормально не умеешь. Иди давай!
Моросил лёгкий дождь, больше похожий на очень крупный туман. Пастух накинул капюшон на голову. Дойдя до поля, сел под огромный клён, где проводил каждый день. Там лежал толстый сломанный сук от дерева, на него он и сел, прислонившись спиной к стволу с грубой корой, кое-где поросшей лишайником. Перед ним – пепелище от костра, обложенное камнями разной величины; теперь всё мокрое. Он доел горбушку хлеба и плотнее закутался в плащ. Усилившийся дождь хлопал по листьям и по капюшону плаща, наполняя всё вокруг равномерным успокаивающим шумом. Животные разбрелись по полю и прилегающим кустам, постепенно в них скрываясь. Пастух этого не замечал; он задремал и вскоре совсем заснул.
Проснулся он от сильного порыва ветра, который донёс сорванные с листьев капли до его лица, несмотря на надвинутый капюшон. Небо окрасилось в равномерный серый цвет без каких-либо просветов; дождь всё также шёл, хотя и не очень сильный. Пастух поднялся на ноги и окинул взглядом поле и кусты – ни овец, ни коров! Ни кем не контролируемые, они разбежались по лесу. Пастух взглянул на старые наручные часы, данные кем-то из деревни, чтобы он вовремя пригонял скот обратно. Это «вовремя» наступало через два часа. Взяв свою палку, он решительно двинулся вперёд. Животные убегали от него не первый раз, но найти их обычно не составляло особого труда, поскольку далеко они не уходили. Иной раз они сами находили дорогу домой, вдоволь нагулявшись и наевшись, но это, как правило, оборачивалось для них неприятными последствиями – небольшими ранами или вывихнутой нагой, полученными, пока они шатались по лесу. И более неприятным для пастуха оказывалось потом общение с их хозяевами.
Почти три часа проходил пастух по лесу и нашёл только овец. Уже шатаясь от усталости и голода, он погнал их в деревню. Кроме того, видимо из-за сна под дождём, у него начался кашель, а в пояснице появилась ноющая боль, усиливающаяся при движении. От длительной ходьбы ныли и ноги.
Дойдя только до дома бабули, он увидел идущую ему навстречу в жутком красном дождевике Нинку, обеспокоенную его опозданием. Они поравнялись у дома Лены и Николая. Увидев только половину стада, она тут же пошла в атаку:
– Э! А где коровы? Опять проспал!
– Да разбежались… Придут…
Нинка не дала ему даже толком ответить:
– Так иди ищи! Скотина ты эдакая, чего тогда припёрся!?
Расставив ноги на ширину плеч, она сжала кулаки, готовая к бою. Впрочем, в такой позе она довольно часто пребывала. Губы сжались, брови съехали к переносице, морщины проступили ярче. Лицо стало красное, почти как дождевик. Подойди он к ней, она бы точно ему врезала. Но пастух предпринял ещё одну попытку:
– Мне поесть бы…
– Ах ты сволочь! Ему ещё жрать подавай! – от злости она захлёбывалась, кулаки тоже стали красные, как дождевик. – Говно собачье жрать у меня будешь! Проваливай! Иди коров ищи!
Пастух хотел было ещё что-то возразить, но его стал душить приступ кашля, всё усиливающийся. Нинка продолжала что-то орать; кашель только злил её ещё больше, как обычно бывает, когда хочешь причинить боль более слабому, чем ты, человеку. Его неспособность защититься только раздражает, и подсознательно ты ждёшь, когда же он хоть что-то ответит.
На шум из дома вышла Ленка. Поняв, в чём дело, она подошла к ним и тоже обратилась к пастуху голосом привыкшего к безысходности человека:
– Ты что, последнее хочешь отобрать у нас? Иди ищи мою корову! И без неё не возвращайся!
Последнюю фразу она прокричала уже срывающимся голосом и с проступившими слезами. Пропавшая корова всего лишь стала последней каплей, послужившей причиной её нервного срыва. Она стала звать мужа, но тот так и не вышел. Отступая к своей калитке, она всё продолжала кричать сопливым голосом:
– Собаку на тебя спустить надо! Чтоб ты провалился! Чтоб ноги у тебя отказали! Коля, где ты? Коля!… – хлопнув старенькой калиткой, она убежала в дом.
Нинка всё продолжала отчитывать пастуха, припоминая (или придумывая) все случаи, когда оставалась недовольной им. То есть почти всегда. Присоединилась к ней и баба Зоя, появившись почти сразу после Ленки. Каким-то чудом, между их ругательствами, пастуху удалось вставить фразу:
– Да спина болит у меня! Не могу…
– Заткнись, заткнись скотина пустоголовая! Коз моих найди сначала! Пойдешь ты или нет!? – кричала Зоя, тыча в него пальцем.
Медленно пятясь назад, пастух всё же надеялся, что ему разрешат хоть немного передохнуть. Потому это, наверно, была самая длинная ссора в его жизни.
– Да не могу я…
– Ах он не может!! – В порыве злости баба Зоя оторвала от гнилого забора штакетину и вмазала по спине пастуху. Гнилая палка сломалась, не причинив особого вреда. – Вали отсюда наконец! – проорала
