Буря в стакане - Лалла Жемчужная
– Я думал, ты вскрылся! Все твои сентиментальности! – Не дожидаясь приглашения, гигант плечом потеснил хозяина квартиры к стене и прошел в узкий коридор. – Телефон недоступен, вчера не предупредил…
Петр одним махом снял с шеи теплый шарф и дернул вниз молнию куртки, пока Андрей закрывал дверь на все замки. Они были друзьями еще с университета и смотрелись рядом совершенно контрастно: один тонкий, меланхоличный, с глазами темными, запавшими – как у образа на иконе, второй же дышал жизнью, был громким и румяным богатырем.
– Телефон сел, я не знал, – попытался оправдаться Андрей, но Петру уже было совершенно плевать о причинах произошедшего. Он увидел друга живым, пусть бледным и болезненным, но вполне стоящим на ногах
– Ставь чайник. Я не жрамши, пойдем тогда после завтрака, – бодро и по-хозяйски распорядился друг и, разувшись, без спросу прошел в комнату, которая служила и спальной, и гостиной. – О! Да ты, похоже, буйствовал! – Петр рассмеялся, послышался звук разъехавшихся штор и открывшейся двери на балкон. По полу сразу потянуло уличной прохладой. – И веник тащи! У тебя тут стекло везде!
Андрей вздохнул и пошел в кухню. Порой он задавался вопросом – почему все еще дружит с этим типом, таким раздражающе активным, мощным, словно дуб на равнине. Но сразу после он вспоминал, что Петр напоминает ему героев с полотен соцреализма: такой же герой труда, широкогрудый спорстмен, светловолосый комсомолец. Для пущего ретро-эффекта он еще и папироски курил дешевые и круглый год носил кепки, сдвинутые на затылок.
Зашуршал газ под старым эмалированным чайником, и Андрей пошел в ванну. Мимо, по коридору, пробухал босыми пятками Петр, хлопнул дверцей под раковиной на кухне, протопал обратно. Видимо, взял веник и совок, чтобы собрать крупные осколки стакана. В квартире как-то разом стало светлее и теплее, несмотря на открытый балкон: это был жар, исходивший от гостя. Даже старая, выцветшая плитка над ванной будто бы окрасилась более яркими цветами.
– Тебе два сахара, как обычно? – Чайник успел закипеть, пока Андрей изучал свое осунувшееся отражение в зеркале, так что Петр взял на себя труд заварить в чашках пакетики липтона.
– Да, и в холодильнике есть остатки торта, разложишь? – Хозяин, чья власть в квартире была основательно потеснена, тоже вошел в небольшую кухоньку и сел за стол. Краем глаза он заметил на плите ковш, под которым горела конфорка. – Это…?
– Одним тортом сыт не будешь. Яйца решил сварить, – Петр поставил чашку перед Андреем и обернулся к холодильнику. – Я у тебя колбасу видел и сыр. Бутерброды будешь?
– Они там лежат, наверное, с неделю, – был ответ после сконфуженной паузы.
– А! Не беда, колбасу тогда сейчас обжарим, а сыру-то что будет? В крайнем случае плесень можно срезать.
– Это… дорблю.
– Тогда и срезать не нужно! – Радостно подытожил Петр и продолжил колдовать над завтраком.
– А вдруг отравимся? Оно ж стухнуть могло, – постепенно в голосе Андрея прорезались нотки веселого скептика: он начинал оживать в присутствии своего бодрого друга.
– Мы ж вместе в общаге недавно жили. Нам не страшно ничего, – и Петр рассмеялся, шлепая два куска докторской на сковороду. – Ты еще больше моего всякой дряни жрал.
На время приема пищи воцарилось молчание. Хотя вареные яйца с майонезом, жареная колбаса, ломоть черного хлеба и крохи сыра не были каким-то сложным или изысканным завтраком – они показались Андрею необыкновенно вкусными. Давно он не ел чего-то такого простого, напоминающего детские и студенческие годы. Вдобавок, мужчина понял, что ночное рисование отобрало массу сил, так что после первого же укуса голод заворчал в желудке разбуженным драконом.
– Вкусный тортик. Откуда? – Там, где Андрей наелся кулинарными подвигами Петра, последний остался полуголодным и без спросу взял предложенную ранее сладость.
– Не знаю, ученица принесла позавчера, – хозяин лениво потягивал чай и думал. Ему казалось, что он что-то забыл, что-то тревожное, сладостно-томительное.
– Ты что, все еще в мастерских этих работаешь? Тебе не надоело копейки считать?
– Мне нравится работа, и есть время рисовать свои сюжеты.
– Ага, видел. Срач развел – мама дорогая, – Петр хмыкнул и сосредоточился на куске торта.
Воспоминание полоснуло ножом, и теплый солнечный свет показался острым и колючим. Андрей подскочил со своего места и, чуть не сбив чашку со стола, побежал в комнату. Утро, сытный завтрак и веселый друг привнесли немного ясности в его мысли и чувства: надо заблокировать к чертовой матери эту странную «ведьму» из инстаграма! Зачем он вообще ей ответил, что за темные, гадкие и грешные мысли толкнули его на такое!..
Никаких оповещений от приложения не было, однако стоило его открыть, как Андрей увидел: есть какое-то сообщение. Красный кружочек в правом углу на это весьма галантно намекал.
– Черт возьми, – ладони против воли вспотели, а сердце заколотилось, как давеча. Завтрак неуютно завозился в желудке и стал бурчать, что еще немного волнений, и он точно решит не переваривать просроченную на пять дней колбасу.
«Вы читали Гессе? Знаете, мне показалось, что читали, и наверняка должны были это почувствовать», – гласили черные буквы на холодном белом свечении. Какой, черт побери, бред! Андрей болезненно застонал, зажмурился, вдохнул, выдохнул. «Да, но фантастика – это не реальность», – снова, снова, снова! Зачем он отвечает этой черной кошке?
– Ты чего? Похоже, спятил окончательно от нищеты. Знаешь, художник не обязан быть голодным, – Петр возвышался у входа в комнату, подпирая плечом косяк. Он попивал чай из кружки и смотрел на друга несколько обеспокоено, внимательно. – Ты задолжал бандюганам, и теперь тебя прессуют?
– Да бог с тобой! – Андрей оторвал глаза от сияющего дисплея. Его подмывало рассказать другу обо всем, но не было понимания как начать и как описать то, что поселилось в груди. Эту скребущую, лукавую кошку. Вдобавок, Петр и здесь был контрастен Андрею и не верил во всякую мистику и сглазы. По крайней мере, вслух над чем-то подобным он всегда потешался.
– Может, тебе денег одолжить или что? – Прагматизм этого соцреалистичного человека в такой момент вызвал у Андрея бурю негодования.
– Да все у меня в порядке с деньгами! Я… Сам не знаю, что это такое!
– Говорить не хочешь? – и Петр противно прихлебнул чай. На самом деле, сюрпанье было у него совершенно в порядке вещей, но сейчас вызвало у Андрея гримасу отвращения.
– Нет.
– Ну ладно. Собирайся тогда, романтик. Пойдем смотреть выставку, – потрясающе легко сдался Петр и пошел мыть посуду. Для него друг был каким-то недозрелым, вечным подростком, о котором надо
