Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах
Эдуардо Вакки открыл лежащую перед ним папку, и тихий звук, с которым кожаный переплет опустился на столешницу, прозвучал подобно сигналу. Джон отставил чашку и еще раз вздохнул. Начинается.
– Мистер Фонтанелли, – начал молодой юрист, слегка наклоняясь вперед, опираясь локтями на стол и сложив ладони. Теперь его голос звучал не любезно, а скорее по-деловому. – Я просил вас принести на эту встречу удостоверение личности – водительские права, заграничный паспорт или что-то подобное – разумеется, исключительно для проформы.
Джон кивнул.
– Мои водительские права. Минутку.
Он поспешно сунул руку в задний карман брюк и испугался, ничего не обнаружив, а затем вспомнил, что положил права во внутренний карман пиджака. Горячими, едва ли не дрожащими руками он передал документ через стол. Юрист взял водительские права, мельком взглянул на них, кивнул и вручил отцу, который, в отличие от него, принялся изучать их настолько пристально, будто был уверен в том, что это подделка.
Эдуардо слегка усмехнулся.
– У нас тоже есть удостоверения личности. – Он предъявил два больших, очень официально выглядевших документа. – Семья Вакки уже много столетий проживает во Флоренции, и почти все представители этого семейства мужского пола на протяжении многих поколений становились адвокатами и поверенными. Это подтверждает первый документ; второй представляет собой перевод первого документа на английский, заверенный штатом Нью-Йорк.
Он протянул Джону оба документа, и тот принялся беспомощно разглядывать их. Первый, вложенный в прозрачный карман, казался довольно старым. Итальянский текст, в котором Джон понял только каждое десятое слово, был отпечатан на пишущей машинке на посеревшей гербовой бумаге, под ним стояло бесчисленное множество выцветших печатей и подписей. Английский перевод – чистая лазерная распечатка, снабженная гербовой маркой и нотариальной печатью, – казался запутанным и содержал массу канцелярских оборотов; насколько понял Джон, он подтверждал сказанное Вакки.
Он положил обе справки на стол перед собой, скрестил руки на груди. Одна ноздря задергалась; оставалось надеяться, что этого никто не заметил.
Эдуардо тоже сложил руки. Водительские права Джона тем временем перекочевали к Альберто, который рассмотрел их, благожелательно кивая, и затем аккуратно передвинул на середину стола.
– Мистер Фонтанелли, вы являетесь наследником солидного состояния, – начал Эдуардо, снова взяв деловой тон. – Мы находимся здесь, чтобы сообщить, какова причитающаяся вам сумма, а также предельные условия наследства, и, если вы согласитесь вступить в наследство, обсудить с вами шаги, необходимые для передачи права собственности.
Джон нетерпеливо кивнул.
– Эмм, да… А вы не могли бы сказать мне для начала, кто умер-то?
– Если позволите, ответ на этот вопрос я отложу на некоторое время. Это долгая история. В любом случае никто из ваших близких родственников.
– А как же я тогда оказался в наследниках?
– Это, как уже было сказано, в двух словах не объяснить. Поэтому я прошу вас потерпеть еще немного. А пока что такой вопрос: вы должны получить значительную сумму денег. Вы хотите иметь ее?
Джон невольно хмыкнул.
– Отлично. Сколько же?
– Более восьмидесяти тысяч долларов.
– Вы сказали «восемьдесят тысяч»?
– Да. Восемьдесят тысяч.
Ого! Джон откинулся на спинку стула, со свистом выпустил воздух. Ох. Ну и ну. Во-семь-де-сят ты-сяч! Неудивительно, что приехали все четверо. Восемьдесят тысяч долларов – кругленькая сумма. Сколько-сколько? Одним махом! Боже мой! И все сразу, это нужно еще переварить. Это же… Боже мой, это значит, что он может пойти в колледж, совершенно спокойно, и больше не потратит ни единого идиотского часа, вкалывая в какой-то там идиотской пиццерии или где-нибудь еще. Восемьдесят тысяч… Боже мой, одним махом! Просто так! Невероятно. Если он… Ладно, надо следить за тем, чтобы не развилась мания величия. Можно остаться на той же квартире с соседями, она ничего, не роскошная, но если экономить – боже мой, хватит даже на подержанный автомобиль! И хороших тряпок немного. То да се. Ха! И больше никаких хлопот.
– Неплохо, – наконец выдавил он. – И что еще вы хотите узнать? Беру ли я деньги или нет?
– Да.
– Можно глупый вопрос: в чем подвох во всем этом деле? Может быть, я наследую и какие-то долги или что-то в этом роде?
– Нет. Вы наследуете деньги. Если вы согласитесь, то получите деньги и сможете делать с ними все, что угодно.
Джон в недоумении покачал головой.
– Вы можете представить, чтобы я сказал «нет»? Можете представить, чтобы хоть кто-то отказался?
Молодой адвокат поднял руки.
– Это установленная законом форма. Мы должны спросить.
– А. Ну ладно. Вы спросили. И я согласен.
– Прекрасно. Мои поздравления.
Джон пожал плечами.
– Знаете, я все равно поверю только тогда, когда в руках у меня будут купюры.
– Вы в своем праве.
Вот только он соврал: он уже поверил. Хоть это и было сущим безумием, более чем странным: четыре адвоката прилетели из Италии в Нью-Йорк, чтобы подарить ему, бедному, ничем не примечательному разносчику пиццы восемьдесят тысяч долларов – просто так, безо всяких; но он уже верил. Было что-то такое в этой комнате, что заставляло верить. Верить в то, что наступил поворотный момент в его жизни. Такое было ощущение, что он всю жизнь ждал, когда придет сюда. Безумие. В животе растекалось приятное тепло.
Эдуардо Вакки закрыл свою папку, и, словно он только этого и ждал, сидевший рядом с ним отец (как там его звали? Грегорио?) раскрыл свою. Джон почувствовал, как по спине и над бровями побежали мурашки. Вот это выглядело уж слишком отрепетированно. Вот сейчас все и завертится, ягодки впереди, начнется вымогательство. Нужно держать ухо востро.
– По причинам, которые еще предстоит пояснить, – заговорил отец Эдуардо, и его голос звучал настолько безучастно, что казалось, будто изо рта у него летит пыль, – ваш случай, мистер Фонтанелли, единственный в своем роде за всю историю нашей конторы. Несмотря на то что Вакки на протяжении многих поколений занимаются управлением имуществом, нам никогда еще не доводилось вести разговор, подобный сегодняшнему, и, пожалуй, не придется больше никогда. В связи с этим мы считаем, что в сомнительных случаях лучше проявить излишнюю внимательность, чем беспечность. – Он снял очки и повертел их в руках. – С одним нашим другом и коллегой несколько лет назад произошло печальное происшествие, когда во время чтения завещания один из присутствующих скоропостижно скончался от инфаркта, вызванного, по всей вероятности, шоком из-за приятной неожиданности, из-за того, что он вдруг стал наследником значительного состояния. Впрочем, следует добавить, что речь шла о несколько большей сумме, чем вам сейчас назвал мой сын, но тот человек вовсе не был намного старше вас и до того момента ничего не знал о своей сердечной болезни. – Он опять надел очки, тщательно поправил их и снова посмотрел на Джона. – Вы понимаете, что я хочу этим сказать?
Джон, с трудом следивший за его мыслью, машинально кивнул, но тут же покачал головой.
– Нет, я не понимаю. Я стал наследником или не стал?
– Стали, не переживайте. – Грегорио сунул нос в папку, полистал бумаги. – Все, что сказал вам Эдуардо, верно. Не считая суммы.
– Не считая суммы?
– Вы наследуете не восемьдесят тысяч, а более четырех миллионов долларов.
Джон уставился на него, и ему вдруг показалось, что время остановилось и единственное, что сохранило способность двигаться, это его нижняя челюсть, начавшая отвисать – неудержимо, неостановимо.
Четыре!
Миллиона!
Долларов!
– Вау! – вырвалось у него.
Он схватился руками за голову, поднял взгляд к потолку, снова повторил: «Вау!», а потом рассмеялся. Принялся ерошить волосы и смеяться, будто обезумев. Четыре миллиона долларов! Он не мог успокоиться, он смеялся, а те, должно быть, уже подумывали о том, не вызвать ли скорую. Четыре миллиона! Четыре миллиона!
Он снова смотрел на него, адвокат из далекой Флоренции. В падающем из окна весеннем свете его редеющие волосы напоминали нимб святого. Джон готов был расцеловать его. Приехали и вручают ему четыре миллиона долларов! Он снова смеялся, смеялся, смеялся.
– Вау! – снова произнес он, наконец совладав с собой. – Я понял. Вы боялись, что меня хватит удар, если вы сразу скажете мне, что я унаследовал четыре миллиона долларов, верно?
– Можно выразиться и так, – кивнул Грегорио Вакки, и в уголках его губ мелькнула улыбка.
– А знаете что? Вы правы.
