48 минут, чтобы забыть. Фантом - Виктория Юрьевна Побединская

— Если то, что происходит в Кораксе, не согласовывается с правительственной политикой, то, может, какие-то опыты, которые кажутся настолько дикими и неприемлемыми с точки зрения морали, что произвели бы общественный резонанс? Подтверждения незаконной деятельности?

— По-моему, даже той информации, что имеется на диске, уже достаточно, чтобы Максфилда разоблачить.

— Это не доказательства, Арт, ты же понимаешь.

— Вот же черт, — Арт плюхается с ногами в старое кресло и, судя по звуку, принимается бросать в стену резиновый мяч, как будто ничего не произошло, чем ещё сильнее выводит из себя. — Так, значит, нам надо теперь искать ту самую Рэйвен?

— Думаю, да. Скорее всего, у них был договор: её свобода в обмен на пароль от файлов Третьей лаборатории. Такая, как она, ни за что не выдаст все козыри, не имея гарантий, что Ник не будет блефовать.

— Такая, как она? — удивленно переспрашивает Арт.

— Не важно, — отмахивается Шон и тут же переводит тему: — Скорее всего, именно ее и пытался бы вытащить Ник, будь он здесь.

— Да. Жаль, он не здесь.

Я глубоко вдыхаю, сдерживая слезы, потому что знаю: стоит начать плакать, уже не смогу остановиться и, вместо того, чтобы дать волю чувствам, накидываю объёмную вязаную кофту и впервые за три дня выхожу на улицу.

Двухэтажный бревенчатый дом стоит практически у самого края мира. Дальше только кубометры воды, разбивающиеся об острые белоснежные скалы. Здесь много северного ветра, пронизывающего влажного воздуха, но даже он не спасает. Все меня здесь душит. Стены давят, гнетет оглушающее одиночество и болезненная пустота, но больше всего — мысли.

Если бы Ник остался…

Если бы прочитал все то, что сам написал…

Как бы он хотел, чтобы я поступила?

Хочется закричать, что он меня переоценил. Швырнуть эти слова ему в лицо, но мой голос сейчас не громче скрипа. Я плотнее запахиваю кофту, потому что холод впивается в кожу, проникая в самые кости, — хотя, кажется, что погода к этому отношения не имеет, — и поеживаюсь.

Хочется сбежать, только с каждым шагом становится все яснее, что далеко уйти не получится. Сегодня явно не мой день. А если так, то самый правильный вариант — вернуться назад, в тишину своей комнаты. Я переставляю ноги, движимая одним лишь желанием поскорее ото всех закрыться. Поднявшись в комнату, скидываю кардиган и ложусь в свой кокон, прислоняясь макушкой к кожаному изголовью. Обессилев, я проваливаюсь в дрему до тихих шагов в коридоре.

Судя по мягкой поступи, это Арт.

Он заходит в комнату и садится на кровать, от чего я скатываюсь в его сторону.

— Хватит киснуть! От того, что ты затопишь слезами со второго по первый этаж, ничего не изменится.

— Тебя Шон подослал? — собственный голос хрипит то ли от усталости, то ли от долгого молчания. — Он уже тоже в курсе?

От одного только осознания того, что еще один человек выпотрошит всю мою (нашу с Ником?) жизнь наружу, хочется заскулить, повторяя, что все это дурной сон.

— По одним лишь ему известным моральным принципам он отказался читать. Рид занялся изучением документов, что собрал Ник на диске.

Я резко разворачиваюсь, сталкиваясь с Артуром взглядом. Судя по его лицу, он уже знает, о чем я хочу спросить, но ждет, и я осторожно произношу:

— Ты ему рассказал? О нас?

Арт притворно дует губы.

— Не говори, ладно? Я не хочу, чтоб кто-то еще знал.

— Почему? — спрашивает он тихо и мягко, но этот простой вопрос задевает сильнее любых обвинений.

— Все стало слишком сложно, — снова отворачиваясь, я утыкаюсь лицом в подушку, пытаясь скрыть тут же выступившие на лице эмоции. — Он теперь никогда не вернется, Арт. Если вообще жив. Ты же знаешь, Ник упрямый, как черт, даже номер сменил, чтобы мы не смогли найти его.

Кто-то другой бы никогда не заметил моих слез, но не Арти. Уже в следующую секунду он поднимает меня, усаживая рядом. Откидывается на подушки, и я крепче прижимаюсь к его боку, уткнувшись щекой в рубашку.

— Вы двое друг друга стоите, — говорит он, бережно поглаживая меня по волосам. — Признаться, я и раньше это замечал, но сомневался, а теперь ясно вижу. Так злятся лишь на тех, кого больше всего боятся потерять. И я думаю, несмотря на то, что Ник ушел, он вернется. Он на тебя всегда по-особенному смотрел.

— Тогда почему он не вышел с нами на связь? Месяц прошел. Ведь однозначно Джесс все ему рассказал еще в самый первый день. Думаешь, он ненавидит нас?

— Вряд ли. Ник не стал бы дуться из-за такой ерунды.

— Тогда я не понимаю… Неужели нельзя написать или позвонить?

— Он вернется.

— И когда он переступит порог этого дома, я его придушу.

— Ты выйдешь к нему навстречу и обнимешь его, — поправляет Арт.

— Задушу в смертельном объятии в таком случае, — сопротивляюсь я.

— Звучит уже оптимистичней. Если над последней версией поработать, к его возвращению, может, мы даже до поцелуя в щеку дойдем, — добавляет он.

И я смеюсь. Впервые за много дней.

Весь следующий день проходит в полубреду от головной боли, вызванной трехдневной голодовкой и слезами, а также попытках занять себя хоть чем-нибудь, лишь бы держаться подальше от спальни. Чтобы занять руки, я решаю разгрести образовавшиеся за это время на кухне завалы и, как истинный джентльмен, Шон вызывается мне помочь. А может, просто убедиться, что я в порядке и не виню себя в произошедшем. Впервые посмотрев в его глаза, я вижу в них такую же растерянность. И хотя я уверена, у него остается миллион вопросов, он не задает ни единого, просто находясь рядом и молча ожидая, пока я расскажу сама.

Только мне нечего рассказывать. Куча грязной посуды вкупе с тоскливыми мыслями и разбитым взглядом Шона — единственное развлечение на вечер.

Приготовление ужина в конечном итоге заканчивается очередным поражением, настолько унизительным, что спасти ситуацию может только Арт. Скомкав фартук и бросив его на стол, я выхожу из кухни, но Шон останавливает меня, мягко взяв