Жестокий броманс - Упырь Лихой
И Фарход пересаживается к Маге. Мага с собой что-то принес и раскуривает за перегородкой. Ваще краев не знает, мудак. Он же понимает, что пиво ему еще нельзя, и постоянно таскает эту дрянь. Слышу, они там захихикали.
Я встаю:
– Фарход, что за дела? Ты мне обещал, что вот этой хуйни больше не будет.
– Фарход, ты ему обещал, – ржет Мага.
– Ты конченый, – говорит Фарход. В его глазах такой характерный маслянистый блеск. Он становится еще более сонным, бродит вокруг столиков в середине зала и падает на сиденье напротив меня.
Входит узбечка с тряпкой, убирает подносы со столов. Смотрит с ненавистью почему-то на меня – рана под глазом, понятно. Фарход медленно мотает башкой, как будто на ней паутина и он пытается отлипнуть от невидимых нитей.
Я снова встал, говорю:
– Мага, козлина ипаный, кури у себя дома! Хули ты сюда приперся?
Он:
– А ты тут хозяин, да? Жопу прижми, дырявый.
И Фарход:
– Ты конченый, поэл?
Я говорю:
– Ладно, уебок, если он курит, дай мне тоже дернуть. Хоть узнаю, что там у тебя за говно.
Мага:
– Говно в твоей дырявой жопе… Ладно, нищеброд, иди пососи у меня. Только под столом.
Он думал, я под стол не полезу, но я полез. Он мне ткнул что-то в рот, я затянулся как следует. Вылезаю, надо мной стоят Назим с Эльдаром и ржут. Я выпрямляюсь, вижу, в руках у Назима поднос с обедом «4 за 200» и соусом «барбекю». Фарход смотрит из-за перегородки:
– Ну все, теперь ты точно конченый.
И все вокруг стало мерзко, не просто мерзко, а люто, бешено мерзко. Я понял, что я правда конченый, кругом говно и чумазые рыла, мои родители говно, я говно, моя школа говно, мой район говно, мой город говно и весь мир говно. Я прошел несколько шагов, упал рядом с Фарходом и говорю:
– Все, нахуй. Теперь я конченый. Мне реально больше незачем жить.
Надо мной стоит Алишер, тычет мне в рот соломинку и требует, чтобы я глотнул из стакана, как будто это поможет от того, что жизнь говно.
– Ты конченый, – твердит Фарход.
– А ты хачик, – говорю я. – Я конченый, а ты хачик.
Внезапно какой-то мужик говорит:
– Хачик – это армянское имя. А твой друг таджик.
Интересно, как это он понял, что Фарход таджик. Не в рот ебаться специалист по чуркам, наверное. Ну и я говорю:
– Хорошо, Фарход у нас чурка и наркоман. Так вас устраивает?
Эти, как только услышали слово «наркоман», свалили в другой зал, чтобы не палиться. И я остался наедине с этим мужиком. Говорю:
– А вам-то, нахуй, какое дело до меня?
Он:
– Меня тошнит от таких, как ты.
Я:
– Мерсилон надо было пить. Тогда бы не тошнило.
Так называется противозачаточное моей маман. Я не уверен, что оно помогает, паходу, она уже сама тупо не может залететь после нескольких абортов. А могла бы родить мне брата.
Этот:
– Щас как дам в глаз!
Я ему:
– Ага, только давай в левый, в правый они мне уже дали.
Он сидит.
Я подошел:
– Ну давай, давай. Я сопляк и школоло, а ты весь такой смелый, уверенный в себе мужчина.
Он:
– Пшел вон, сявка недоразвитая.
Иду. Мимо меня – Катька со Светкой, у Светки какая-то хуйня в руке играет на весь бургеркинг. Я говорю:
– Ты хуйню слушаешь.
Вижу, передо мной как раз эти сидят. Говорю:
– Пока, наркоманы.
Фарход жует воппер, эти ему купили. То есть прошло уже достаточно времени, а я не заметил. Алишер мне снова тычет в рот соломинку.
– Да идите все на хуй, – я отталкиваю Алишера и сам чуть не падаю, а он стоит и смеется.
Натыкаюсь на огромного мужика в полицейской форме – у них тут пост ДПС, бегают погреться. Ну, он скала, даже не шелохнулся.
Выхожу. Очень хочется жрать. Эти бы мне купили, раз десять еще назвав дырявым. Но мне у них брать как-то неохота. Встал на середине тротуара:
– Дайте мне двести рублей, пожалуйста. Я очень голодный.
Народ меня обходит. Я бы и сам себя обошел, так что их понимаю. Придется пойти на физический контакт. Схватил какого-то мужика за рукав:
– Мне нужно двести рублей. Купите поесть, пожалуйста.
Он:
– Пойдем ко мне, сладкий шота.
Я ему:
– Шота – это грузин, а Хачик – армянин. А я русский, и меня зовут Иван. Очень странно, что вы меня приняли за какого-то Шоту. Если не заметно, я блондин и у меня голубые глаза.
И он меня куда-то ведет. Ну, я сразу вкурил, что с этим парнем что-то не так. Какой-то он ебанутый. Такому ничего не стоит меня усыпить, сделать нетрадиционные отношения и расчленить. И я его спросил, все ли пункты намеченной программы он намерен выполнить за двести рублей. И он ответил, что готов сделать даже больше, если я буду слушаться. На что я сообщил, что мне похуй, так как я все равно конченый. По дороге я упал раза три, он меня поднимал. Мы дошли до парадной с дырявыми ступенями и чугунными перилами, у него еще дверь была обита какой-то хренью под кожу и высокая, широкая такая, как во всех домах без капремонта. Он меня затаскивает внутрь. Там никого нет – то ли у него отдельная квартира, то ли все уехали. Под ногами паркет елочкой, на потолке лепнина. В спальне на полках везде книги и такие маленькие пластмассовые фигурки. А на кровати большие, длинные подушки с нарисованными мальчиками в матросках. Я еще решил, что здесь, наверное, его дочка живет. И озвучил это.
Он:
– У меня детей нет и никогда не было. А свою благоверную я выгнал, потому что она сидела дома, жирела, наглела, тратила мою зарплату и даже не кормила. А когда я все-таки потребовал обед из трех блюд, сказала: «В столовку сходи, не жди тут разносолов». А когда женился, думал, она идеальна. Ну просто женщина мечты… Хочешь гуся?
– В каком смысле «хочешь гуся»? В том самом или пожрать?
И он меня отвел в гостиную, где лежал этот самый гусь с яблоками на блюде, и еще принес какого-то красного соуса, не то из клюквы, не то из брусники. Я ем, этот сидит смотрит. На столе полно бутылок со всяким дорогим бухлом. Я спрашиваю:
– У тебя гости были?
Он:
– Никто, блядь, не пришел. То у тебя куча друзей, то ты нихуя никому не нужен, когда у тебя проблемы. Всем похуй.
Я:
– Точно, всем похуй. А
