Даты жизни – три дня - Татьяна Алексеевна Суворова
Наши с мужем ангелы посовещались и решили забрать душу сына к себе, чтобы ему не мучиться и не мучать нас. В 21.15 пришел дежурный врач и сказал, что аппарат отключили, потому что ребенок умер. Это слово прозвучало.
Мне дали успокоительные таблетки, чтобы я смогла уснуть. Я не стала сообщать родным на ночь. Они и так плохо спят, зачем их печалить в позднее время. Узнают об этом утром…
Из сонного забвения я очнулась примерно в половине шестого. Надо снова жить… Стала тянуть время до «приличного», чтобы разбудить родственников телефонным звонком. Умылась, почистила зубы, собрала волосы. Глаза и лицо, распухшие от слез… Видеть себя не могу… Настало время застойных вод: грудь распирает от неслитого молока, болит, и от этого я сцеживаю еще хуже, не могу сильно давить; матка сокращается плохо, болит; заболело горло от скопившихся комком эмоций, и трудно выдохнуть.
Я знаю, что я должна сейчас заботиться и о теле – поделать упражнения для сокращения, сцедить молоко. Что-то делаю… Кое-как… Но это все – в параллельной реальности, я сама – на стороне души, хочу сейчас быть здесь. Читаю покаянный псалом и молитву об упокоении…
В 6 я позвонила только самым главным своим людям и просила их дальше передать, что Тимофей ушел. Теперь мое дело – скорбеть и хоронить.
Врач выписала меня, чтобы я смогла сегодня найти утешение в кругу семьи. Несмотря на температуру и плохое состояние моих внутренних органов. Рожениц без детей в роддоме не держат. А назавтра – похороны. Я не хотела, чтобы бездыханное тело Тимофея везли к нам в общежитскую комнату. Это не его дом. Уже никогда не будет. Я оставила его в морге.
Кое-как скоротали-проплакали вечер, заснули в слезах. Но муж был рад, что я дома – ему тоже было легче рядом со мной.
С утра погода негодовала, а мы отправились забирать младенца. Двоюродная сестра мужа позаботилась обо всем: купила гробик и все необходимые похоронные принадлежности, отдала служителям одежку для ребенка… Вот в этом синем гробике и голубом комбинезончике нам его и вынесли на крыльцо морга. Я наконец-то смогла рассмотреть сыночка. На лбу впечатался сиреневый след от больничной трубки. Да, это тот, которого я держала на руках и в ком с первых же минут признала его отца.
Мы поместили гроб между сиденьями нашей малолитражки и отправились на кладбище, где встретились с родными. Определили место. Друзья мужа выкопали яму, опустили гроб. Не помню и не знаю, сколько мы там пробыли и что я чувствовала. Помню только, что было очень холодно и сыро, лил дождь, глина липла к сапогам, я все время смотрела на Тимофея, пытаясь его запомнить, а все равно не запомнила.
Поминальный ужин провели у свекрови. Кажется, она не спала всю ночь, чтобы наготовить все по канонам: два первых, три вторых…
Я знала, что все будут ориентироваться на меня – как я буду себя чувствовать, так и все остальные будут вести себя: если я буду в слезах, то и близкие мои будут грустить. Мое чрево еще полтора месяца плакало кровью по усопшему дитя. Но я перестала быть Мертвой Матерью. Кажется, за три дня я отрыдала всю боль. У меня ведь еще есть дочь, каково ей?
Я взяла свою жизнь и стала жить. На следующий день после похорон я пошла на учебу – сессия была в разгаре, и устроилась на работу.
На крест прикрепили табличку: «Тимофей, златовласый ангел наш». И даты жизни – три дня. Без фамилии и принадлежности. Он просто был общим младенцем всех матерей, потерявших своих детей. Он не успел покреститься, но успел получить свою долю благости при венчании. Теперь он стал нашим ангелом-хранителем.
Я сказала себе, что больше ни один ребенок в нашей семье не умрет. Сейчас у нас их четверо. Думаю, будут еще.
