Некрасивая - Елена Анатольевна Бабина
– Я некрасива и вам смешно от этого. Ну да, как же иначе, вы только ищите слабости, чтобы играть на них. Вы только умеете потехаться над чужой болью. А ведь мне никогда не узнать каково это: наслаждаться своим отражением, а не испытывать от него только ненависть и отвращение, никогда не полюбить себя. Мне никогда не увидеть на себе восхищённые взгляды, не быть объектом чей-то симпатии и той самой прекрасной героиней романа, в которую влюбляются с первого взгляда, ведь только красота может привлечь внимание и получить соучастие читателя.
Оля говорила быстро, задыхаясь от прилива нахлынувших чувств и мыслей. Слёзы застыли в её глазах. Но я чувствовал, как металось в груди её сердце, как судорожно билась каждая жилка в её теле, как каждое слово давалось ей с огромным усилием. Слова сыпались из неё градом, но порой она делала большие паузы, чтобы успокоиться и продолжить говорить.
– Я понимаю, что вы, видимо, эстеты, но смеяться над внешностью глупо, потому что человек не властен над своей природой. Мы не выбираем, какими нам родиться.
Когда Оля замолчала в зале ещё некоторое время висела гробовая тишина
Школьники были в восторге от такого неожиданного и интересного зрелища. Мало кто придал значения словам девочки. Учителя были встревожены из-за испорченного праздника.
Дальше состояние Оли только усугублялось. Она становилась всё более замкнутой, отчуждённой ото всех и уже не приходила ко мне, как раньше, изливать душу. И больно было видеть, как этот живой, лучезарный человечек всё сильнее обособлялся от мира и замыкался в себе. Она просто помешалась на нелюбви к себе, вбила голову, что её внешность – это приговор. И как я мог убедить сестру, что её непривлекательность – лишь иллюзия, самовнушение, плод её убеждений? Она даже слушать меня не хотела. Оля смотрела в зеркало на свои маленькие припухшие глаза, несуществующие ресницы, большое круглое лицо
тонкие, как верёвочки, бледные губы, на проблемную кожу, в тщетной борьбе с которой она давно сдалась, и понимала, что не может себя принять. Мать тоже ничем не могла ей помочь и смотрела на дочь с сочувствием и подавленной досадой: она до последнего надеялась, что Оля, повзрослев, расцветёт, но к концу школы отчаялась увидеть дочь красавицей.
Время шло. Оля стала уже ученицей одиннадцатого класса, а между тем продолжала делать успехи в саморазрушении. У неё началась паранойя по поводу внешности. Она завесила все зеркала в своей комнате, чтобы не встречаться со своим отражением. Старалась как можно меньше выходить на улицу, а если и выходила, то шла с низко опущенной головой, чтобы не встретиться ни с кем взглядом и не быть объектом чей-то внутренней насмешки. Было страшно смотреть, как человек сознательно сам себя разрушает. А ведь в действительности Оля была обычная девочка, не лучше и не хуже других, но она-то, глупая, считала себя по-настоящему безобразной и сама же выдумывала несуществующие дефекты своего тела. И эти деструктивные мысли воплощались в реальность с беспощадной силой и делали девушку действительно дурнее.
Наконец, она заключила, что такая внешность не даёт ей права на полноценную жизнь и с мрачной торжественностью положила на себя крест. Нет, ну это же просто уму непостижимо! – рассказчик нервно рассмеялся и воскликнул. – Это юное создание, перед которым только лежит светлая, необозримая даль жизни и открыты все пути, вдруг решило смириться с потерянной жизнью. Это ж надо такое вообразить! В своей же собственной голове выдумать недостаток и опустить из-за него руки, посчитав непривлекательность клеймом на всю жизнь. Не бороться, а смириться, найти оправдание своему бездействию, а потом на протяжении всех своих лет жалеть себя, упиваясь своим страданием! Человек просто не имеет право так поступить со своей жизнью. Как можно из жизни, такой могучей, дышащей человеческой жизни добровольно не извлечь смысла и превратить её в жалкое существование? Это малодушие, самое последнее.
Собеседник, глубоко тронутый историей девочки, возразил:
– Но ведь это не её выбор. Олю сломило общество, повредило её хрупкую, ещё не до конца сформированную детскую психику. К тому же ты сам говорил, что она была очень восприимчива, поэтому так болезненно воспринимала насмешки. Отсюда и психологическая травма. Ты не имеешь права винить девочку.
– Это лишь оправдания. Глупо переносить груз ответственности за свою жизнь на общество. Да, у неё была психологическая травма, но у кого этих травм нет? Жизнь – борьба, борьба с обществом, обстоятельствами и самим собой. Мы не можем нравиться всем, но мы в состоянии завоевать уважение большинства, а для этого надо бороться. Идти к чему-то вопреки недостаткам, невзирая на насмешки. И может быть тогда, в процессе движения и бесконечной деятельности мы оправдаем своё существование в мире, то есть наполним жизнь хоть каким-то смыслом. И человек просто не имеет право дать обществу, природному изъяну определить свою жизнь. А Оля пошла именно по этому пути.
– Говорить всегда легче, чем делать. Но когда тебя поломали, где же взять эти силы-то, чтобы бороться и идти дальше?
– Идти вопреки недостаткам, невзирая на насмешки. Это непросто, но за то, чтобы достойно жить нужно бороться. И может быть тогда, в процессе движения и бесконечной деятельности мы оправдаем своё существование в мире, то есть наполним жизнь хоть каким-то смыслом. Человек просто не имеет право дать обществу, природному изъяну определить свою жизнь. А Оля пошла именно по этому пути.
– И что же с ней стало?
– Дальше всё соответствовало её ожиданиям. Сестра доучилась в школе, неважно сдала экзамены и с горем пополам поступила на философский факультет. Почти так же прошла и её студенческая жизнь: в тревогах, сомнениях и самобичевании. Старые комплексы
