Подлость - Марина Владимировна Владимирова
Вернувшись домой, Василий Иванович работу не нашел. Искал, правда, недолго. На завод его не взяли. Много покалеченных искали и находили работу, но Василий Иванович после нескольких неудачных попыток ушел в себя, стал еще больше нелюдим. После обеда он, например, никогда не говорил спасибо. Ему казалось, что жена думает о нем как о дармоеде, обуза он ей. Жена так не считала. Она всеми силами пыталась приободрить его, приласкать, дать ему надежду, поддержать. Но он рассматривал это как жалость. Жалость от той, которая от него всю жизнь зависела. Жалость от той, которая сама еле ходит. Но ходит. Ему казалось, что про себя жена если не торжествует, то втайне довольна, что вот они и поменялись местами.
Василий Иванович начал пить. Пить, правда, было нечего. Но если вдруг перепадало, это и была его отдушина, это и была его радость. Иногда соседи угощали. Вначале принять рюмочку было нельзя: гордость не позволяла. А позже принимал, и принимал с радостью. На протез денег не было, передвигался на костылях. Ходить было очень сложно, никак привыкнуть не мог. Да и ходил-то совсем рядом от дома, задерживаясь на лавочке во дворе в тайной надежде на очередное подношение.
Через месяц после его возвращения пришла похоронка и на зятя. А еще через три месяца решено было сдать квартиру Вари, и Варя перебралась в однокомнатную квартиру родителей.
На деньги от сдачи квартиры очень рассчитывали. Катерина Степановна в любой момент могла не выйти на работу, Варя не работает, Василий Иванович тоже. Квартиру Вари подкрасили, чисто прибрали. Даже занавески и новые чашки перенесли из квартиры Катерины Степановны. Пусть жильцу будет уютно и удобно. Пусть только платит, а денежки вот как нужны. Выбирали жильца долго. Народ в основном жил или в общежитиях, или в коммуналках. На отдельную квартиру денег не хватало. Но в послевоенные годы народа в городе поприбавилось, опять же, работал завод, жизнь, хоть и очень постепенно, начала восстанавливаться. Но очень быстро желающие жить отдельно нашлись. Проблема была в том, что сдавать квартиры официально государство не одобряло. Тем не менее, можно было зарегистрироваться в специальной службе, и жилец тогда платил государству, а хозяину платил чисто символически. Регистрация была настоящей, но на деле фиктивной: никакой правовой защиты ни жильцам, ни хозяину не предоставлялось. Тем не менее, квартиры сдавались, особенно в больших городах. Это была личная договоренность, где рисковали обе стороны. Можно было поселить неизвестно кого. И на твоей квартире будет какой-нибудь притон. Угол (часть комнаты) по этой причине сдавать было куда безопасней. Вторая беда ― жилец мог перестать платить. И этот риск тоже не предусмотришь. Хорошо, если жилец ― безобидная девушка, ее за неуплату и выгнать можно. А если мужик здоровый? Да еще дружки у него. Поди, с таким свяжись, себе дороже будет. И жильцы, конечно, рисковали. По прихоти хозяина их могли выгнать из дома, или приходилось сносить несносные правила, которые устанавливал хозяин. То есть много, очень много зависело от договоренности, он того, какой он жилец, что ждать от него. А для жильца важно было, какой он, хозяин. Что за человек?
У Василия Ивановича выбор был из инженера, семьи какого-то мастера с завода с женой и ребенком, буфетчицы из местной столовой и очень странного типа, который много смеялся и на серьезного человека не тянул. Тип сразу показался подозрительным, и ему отказали. Буфетчице тоже ― мало ли, может, кого приводить будет, еще квартиру разгромят. Семью не пустили по той же причине. А вдруг ребенок что-то поломает или зальет соседей? Хлопот с ребенком не оберешься. А вот инженер ― это солидно. Инженер ― это постоянная зарплата. Да и специалист, видимо, знатный ― в армию не призывали, всю войну так на заводе и проработал. Живет один, непьющий. Вот только странность была ― все время должен что-то теребить пальцами. Если карандаш лежит, то берет его непроизвольно и рисует на том, что под рукой. И не рисунок это вовсе, а так, каракули всякие. Может, это ему так думать помогает, а может, просто странность такая, или с детства, или после испуга какого. Но это ни Василия Ивановича, ни Катерину Степановну не смущало. Бог с ним, пусть рисует закорючки на чем попало. Лишь бы аккуратен был да платил вовремя.
А он и платил. Целых два месяца. Как хорошо сразу стало. Начали себе позволять даже немножко откладывать, всякое же может быть, да и будущее рисуется не в самых радужных тонах. Но вот через два месяца жилец платить перестал…
Василий Иванович от такой неприятности даже пить перестал. Приходил к жильцу, ждал его на лавочке, если того не было дома, и потом просил заплатить. Угрожал, ныл, бубнил одни и те же слова, пока жилец его не выпроваживал за дверь с очередным обещанием заплатить в следующем месяце. И в самый первый раз, когда нужно было платить, жилец сказал, что денег нет и заплатит в следующем месяце. Ему поверили и на месяц оставили в покое. Но вот прошло уже пять месяцев, а денег все нет. Первый раз к жильцу ходила Катерина Степановна. А потом стал ходить и Василий Иванович. Это были его первые и самые далекие выходы из дома. Шел он со своим костылем долго. Походы эти занимали весь его день. Но тут он чувствовал себя мужчиной, который должен защитить свою семью. Первый раз Василий Иванович почувствовал себя нужным. Мысли о жильце, разговоры о нем занимали большую часть его времени. Он уже и угрожал, и просил… А сейчас вот попросил соседа, здоровенного мужика, пойти вместе с ним и пригрозить выгнать. На эти угрозы жилец ответил, что регистрации не было, квартира сдается по-черному. Пусть, мол, Василий Иванович зарегистрирует квартиру, а он будет платить куда надо через сберкассу.
За эти пять месяцев многое изменилось в жизни Василия Ивановича. Стал он подрабатывать сапожным делом. Случайно получилось. Подлатал соседу обувку, тот в благодарность налил, как водится, стопочку и картошки дал. Целых три дня ели. А потом прислал другого соседа. Тот уже расплатился деньгами. На эти деньги купили иглы, кожу какую-то, материал стельки делать. Так и стало продвигаться помаленьку. Рекламы никто не делал, объявление не давали. Но слухом земля полнится. Обувь Василий Иванович шить не умел, а вот латать получалось с каждым разом все лучше и лучше. И потихоньку-потихоньку стал Василий Иванович оттаивать, почувствовал опять себя хозяином.
