Пять снов Марчелло - Светлана Каныгина
Так попугай оказался в доме Кьяры, подруги Симоны, где под тем же пледом провёл очередную ночь без снов.
Окно в город
Рассвет ещё только занимался, когда привычную для Марчелло чёрную пустоту дрёмы разрушило пробуждение. Он открыл глаза, но ничего не увидел: клетка по-прежнему была накрыта. В мыслях попугая мелькнуло воспоминание о вчерашнем дне: лицо Симоны, украшенное счастливой улыбкой, рокот автомобиля, стук каблуков по лестнице и голос Кьяры. Лишённое необходимой образности, всё это казалось разрозненным, сложенным нескладно и без смысла.
Хохлясь от умственного напряжения, Марчелло попытался представить, чем могло быть происходившее, как вдруг услышал то, что в миг заставило его отбросить все мысли.
Где-то в стороне, будто снизу, отражённая эхом прозвенела птичья трель. Какаду замер. Протяжное, еле ощутимое чувство тоски скользнуло по его душе и смолкло. Трель прозвучала вновь, коротко и чуть тише, словно обращенная в другую сторону, а спустя миг, трижды присвистнув, разлилась долгим звонким переливом.
Сердце Марчелло затрепетало от накатившей на него волны из грусти и радости. Широко раскрыв глаза, какаду смотрел сквозь темноту скрывающего его пледа и сумрак ночи, ещё не уступившей рассвету. Он смотрел туда, откуда звучала эта прекрасная песня, в настежь распахнутое окно, которого не видел.
В нём, в квадрате неограниченной свободы, несдерживаемый пределами стен двигался воздух. Несущий влажный запах молодой листвы и утренних цветов, он вольно входил в комнату и растекался по ней, касаясь скрытых в тени картин, мебели, ваз, потолочной люстры и оставленной на подоконнике наполовину пустой кофейной чашки.
Марчелло не знал о его присутствии, но ощущал сочащийся сквозь нити пледа аромат, окрашенный в тон июньских трав и вчерашнего кофе. Не закрывая глаз, не двигаясь, всецело внимая запаху и звуку, какаду мысленно вплетал их один в другой и всё более углублял взгляд в темноту, где оттого рождались цветные расплывчатые пятна, кольца и дуги, выплывающие откуда-то из одной точки и летящие на него оттуда, мерцая и вздрагивая. Он не хотел понимать происходящего, но наслаждался им, где-то внутри ожидая, что оно вот-вот раскроет себя, и поэтому не нарушал его невидимого движения, стараясь даже самому себе казаться неприсутствующим.
Скрытый мраком ход времени был незаметен попугаю. Но солнце уже появилось на горизонте, и его свет уже менял цвета неба и спящего под ним города. Выдавливая темноту, он неспешно полз по уличным дорогам, кирпичным стенам домов и решетчатым ставням окон и наливал сочностью ярких красок травы, листву деревьев и клумбы. Достигнув незапертого окна комнаты, где стояла клетка Марчелло, солнечный свет впрыснул в неё широкий рассеянный луч, и тот, озарив плед, заставил его светиться изнутри.
Попугай вздрогнул. Только сейчас он понял, что птичий голос смолк, а воздух потеплел и, изменив свой запах, стал сладким и цветочным. Всё ещё не смея пошевелиться, какаду лишь чуть повернул голову к источнику свечения и зажмурился. Горящий цвет пледа тут же исчез, но сладость аромата воздуха начала ощущаться сильнее, и его тепло стало более выраженным, согревающим. То открывая, то закрывая глаза, Марчелло вдыхал медленно, подтягивая к языку воздух, и задерживал его там, незаметно причмокивая, стараясь вобрать и распробовать его необыкновенный медово-пудровый вкус. Попугай блаженствовал от невозможности прочувствовать его до конца. Загадка происхождения этого чарующего запаха позволяла представлять его источник каким угодно и этим ещё больше восхищала.
Подобное какаду испытывал впервые и так глубоко погрузился в свои ощущения, что не слышал, как, появляясь по одному, множились и нарастали звуки проснувшегося дома, в котором он находился. Он не заметил голосов за стеной, плеска воды, доносящегося из ванной, и шагов вошедшей в комнату Кьяры.
– Пора просыпаться,– прозвучало неожиданно.
Внезапно сорванный с клетки плед впустил в неё сноп солнечных лучей.
Попугай сощурился. Сквозь щель между веками он увидел широкую улыбку Кьяры, а затем её руку с мокрыми от выступившего сока дольками яблока.
– Ну же. Это твои любимые, я знаю,– ласково сказала женщина, наклоняясь к клетке,– Мы будем вместе пять дней, и я собираюсь тебя баловать. Не отказывай мне в этом удовольствии.
Всё ещё щурясь, Марчелло взглянул в глаза Кьяры. Ярко освещённые солнечным светом, собрав к своим уголкам тонкие нити морщин и вздрагивая дымчатым обрамлением ресниц, они улыбались.
Какаду медленно потянулся лапой к яблоку, не отрывая взгляда, медленно взял его и так же медленно поднёс к клюву. Кьяра кивнула головой и вдруг, подняв клетку, понесла её к окну.
В распахнутые от удивления глаза Марчелло снова ударил свет, но теперь он был ярче и белее. Густой пучок из рассеивающихся по сторонам сотен лучей будто набросился на какаду и, не касаясь, охватил его. А потом воздух вновь дохнул медовым ароматом, и за исчезнувшей пеленой солнечного света попугай увидел разверзшееся пространство с голубой, украшенной клочками белых облаков высью, дома с рыжей черепицей крыш и окна в сверкающих бликах. Марчелло повис в нём, в этом пространстве, крепко вцепившись в жёрдочку раскачивающейся клетки, и даже не пытался, а просто не мог думать ни о чём, дышал часто и с дрожью, испуганный и восторженный одновременно.
Забыв о Симоне, о неразгаданном вчерашнем рокоте автомобиля и стуке каблуков, о Кьяре и зажатом в лапе яблоке, несмело осматриваясь по утратившим свои границы сторонам, Марчелло ощупывал взглядом всё, что мог заметить и понимал, что больше не видит пределов.
Дома стояли один за другим, выступая боками и крышами, выстроенные кривой вереницей, что уходила далеко вперёд и не заканчивалась, а только терялась из виду. Между ними выглядывали деревья, бегущие вниз короткие и длинные полосы ступеней, квадраты, круги и ромбы цветочных клумб, скамьи, изгороди и скульптуры. Края этой пышущей цветом картины разглядеть было невозможно и это явилось для Марчелло самым удивительным. Впервые он смотрел на стену дома, на самую далёкую из тех, что были впереди, и мог видеть, что она- не предел. За ней, в размытой дымке скрывалось ещё что-то. Какаду не стремился разгадать, чем оно могло быть, но не в силах не смотреть всё возвращался к нему глазами, снова и