Оглу Рауф - Черный тюльпан
- А как насчет интернационального долга?
- Ты по легче!.. Одно другому не мешает.
- Стройся! - последовал приказ командира.
После короткого развода, бойцы полезли в машину. Все стало рутиной.
Всегда кажется, что все самое плохое произойдет не с тобой. Самир иногда представлял себе как может взорваться машина или попасть снаряд в их казарму.
Но - нет... Дальше этого сознание не работало. Это неуловимо - тонкая грань между жизнью и смерью. Пока ты мыслишь, ты объять эту грань не в состоянии.
- Гриша, воду взял? - спросил Самир. - Больно много ты воды пьешь.
- Что делать? Такой фиговый чай дают... Только чаем я могу утолить жажду, но нормальным чаем...
- Ты хочешь как дома, на блюдечке с вареньем. Дождись "гражданки".
- Если доживу.
- Ты много обо всем этом думаешь. Нафиг! Я вот... Все до одного места. Что будет того не миновать. Главное помирать быстро, мгновенно... Бомба, к примеру, накроит и ты ничего не почувствуешь. До твоего приезда один барак снарядом накрыло... А то прикинь, в госпитале гнить. Одна операция, вторая. Приезжаешь домой - инвалид, третья операция, тихо помираешь и никому нет дела...
- Давай лучше о другом поговорим.
- Давай помолчим.
Самир вновь задумался о том же. "Такой ничтожной кажется жизнь человека. Раз - родился, раз - умер, и нет человека. Трудно поверить в случайность рожденья человека, а как объяснить его смерть? Нет, явно кто-то всем эгим управляет. В школе учителя говорили про атеизм, а сами небось верили в Бога. Только не понятно, добр ли Бог... А может во всем происходящем есть смысл? И в смерти, и в войнах."
Так беспорядочно мысли цеплялись один за другим и даже сам этот мыслительный процесс вызывал восхищение и веру в высшее сознание. "Во всяком случае, думал Самир, с верой легче жить. Вот пожалуй истинные атеисты люди очень смелые. Они не боятся перечеркнуть свое бытие после его финала." Самиру же казалось, что не только, как их учили, материя вечна, но так же вечности принадлежит и сознание, притом сознание каждого отдельного индивидуума.
И тут же пронзала мысль о сне - кусочке ЖИЗНИ, когда отсутствует сознание. Самир вспомнил, как однажды в детстве, когда он осознал, что тоже, как и все в один день умрет, он стал бояться спать. Ведь во сне отключалось сознание. Может вот это и есть состояние смерти или небытия? А кто его знает? С того света никто не возвращался.
С некоторых пор Самир стал бояться снов. Было приятно просыпаться - может это и была генеральная репетиция смерти и последующего воскресения. Итак всегда, вечно...
Машина заурчала, преодолевая подъем. Послышался хлопок газа. Еще один. Звук шел спереди, с грузовика, который вез тела.
- Хреновая машина у Володьки Косматого, - заметил Гриша
- Он же за ней не следит, - вмешался Гончаров. - Мне бы дали машину я бы...
- У тебя уже была машина, Гончар.
- Так меня за бензин сняли, а не за плохое содержание. Все бензин толкаюг, только вот меня решили накрыть, сволочье.
"Б"
Мать разбирала почту. У заведующего канцелярии горкома бумажной работы всегда хватало. Смена власти, местной, разумеется - и новые директивы. Именно начальники канцелярий могут ответить на вопрос: как управляется страна всесильными "исходящими" и "входящими". Штамп, номер, дата и размашистая подпись - решалась судьба. Причем туг Бог, сказал бы начальник парткома, воспитанный в духе "здорового" атеизма, но то и дело про себя обращаясь к Богу с просьбой не наказать его на том свете и дать дальнейшее продвижение по службе.
Мать не заметила как вошла сослуживица.
- Привет, как дела? - все эти машинальные вопросы и ответы. Все спокойное, мягкое - "мягкий социализм", только чересчур выпендриваться не надо. - Как ребенок?
- Опять приболел. Не знаю, что с ним делать. Он такой слабенький. Хочу его в какую-нибудь секцию записать, пусть подкрепнет немного.
- Хороший врач нужен. Сперва подлечить необходимо. Я тебе дам адрес и телефон. Моих двух детей можно сказать он поставил на ноги.
- Спасибо. Обязательно обращусь к нему. Да оторвись ты от своих бумаг!
- Фуф! Хорошо, что сказала. Я как заведусь, что не могу остановиться.
- От Самира вести есть?
- Неделю назад письмо получила. Пишет, что все нормально.
- Да. Представляю как тяжело тебе. Расти, расти и потом отдай на съедение... - Голос понизился. - Говорят, что наши скоро оттуда войска выведут.
- Я молюсь на Горбачева...
- Ладно тебе! Нашла на кого молиться. Уж молиться Богу надо.
- Я чувствую, что именно этот человек покончит с войнами, по крайней мере с теми, в которых участвует наша страна. Эта вся перестройка и демократизация - здорово.
- Это еще не известно. Вон, говорят, в Алма-Ате такое было.
- Главное - Самир жив был и здоров, вернулся домой - и всё, и всё...
- Он вернется. Поверь мне, - слова утешения денег не стоят. А вот душу человека, кому адресованы, облегчают. - А вообще, как ты его проморгала в Афганистан? Надо было положить на лапу кому-надо.
- Мы неожидали. Его забрали в Грузию, на "учебку", а оттуда раз - и в Афганистан. Если бы я знала!.. - И неожиданно воскликнула: - Пускай дети генералов воюют !
- Не забывай, что здесь райком партии.
- А чего? Председатель сам политические анекдоты рассказывает.
- На то он и председатель.
Вошел молодой инструктор райкома. Аккуратно одетый, веселый - ведь его ждала ПЕРСПЕКТИВА. Он туг был временно. Трамплин. Отец выдвинет.
- Об-б чем-ммм речь?
- Об анекдотах.
- Анекдоты я люблю. Поделитесь.
- Встречается как-то Рейган с Горбачевым...
- Только не тут , - запричитал парень с перспективой стать по крайней мере председателем райкома партии.
- Я думала, что ты смелый.
- Для смелости есть место и время.
Мать вспомнила снова Самира. Для него время и место для смелости выбрал кто-то другой.
"С"
Самир спустился вниз к реке. Новенький "ГАЗ"-66 стоял в тени деревьев.
- Хреново вы маскируетесь. В Афганистане вас за километр увидели бы, а еще в лесу находитесь.
- Откуда им бедным знать, - сказал Юсиф. - Вот ты и научи.
- Все мы учились, - заметил капитан.
- Пока я их буду учить, их всех по одному перебьют. Война должна вестись на государственном уровне. А тут одна самодеятельность.
- Ладно, не задирайся, - отрезал капитан. - Все вы, "афганцы", любите выпендриваться и из себя крутых строить.
Капитан отошел к бойцам. Юсиф зло посмотрел ему вслед.
- Иногда думаю какого черта я приперся сюда. А тебя вообще не понимаю. Тебе одной войны не достаточно?
- Вот ответь на первый вопрос. Почему ты здесь? Я не люблю говорить про патриотизм и родину. Кто об этом говорит громко, меньше всего дел делает.
- Я член оппозиции...
- А чтобы быть патриотом нужно числиться в оппозиции? - перебил Самир. - Я вот, что скажу - проходимцев везде хватает.
- Среди коммунистов их намного больше, - упорствовал Юсиф.
- Не дели народ. Я видел, что из этого в Афганистане получилось.
- Афганцы народ что надо. Никто их не смог покорить - ни англичане, ни русские. А сколько у нас предателей! Сколько лжи!
- Избитая тема. Мне неинтересно снова слушать про нас. Самобичевание - я не люблю, потому что не мазохист. А предателей и в Афганистане хватало бабраки и кармали...
- Я не удивлюсь, если с нашей предстоящей операцией, что-либо произойдет, -продолжал Юсиф. - Не хочу каркать...
- Уже накаркал... И мне интересно, что с этой операцией произойдет.
- Завидую я тебе. Не боишься ты смерти...
- Я уже один раз умер. Мне дана вторая оболочка...
"А"
Машины остановились. По инструкции этого не полагалось делать. Но авто знаменитого Володьки Косматого перегрелась на подъеме. Что-то было не ладно с двигателем. Старший машины прапорщик Загороднюк орал на Восток благим матом.
Самир и Гриша выпрыгнули из машины. Место было пустынное. Голые скалистые горы молча взирали на усилия чужеземцев завести машину.
- Кажись я тут был, - сказал Гриша. Он несколько минут подумал. - Точно! воскликнул он буд-то узнал знакомую девушку. - Вон там деревня. Говорю же был я тута-а!
- Что-то не видно деревни, - заметил Самир.
- А мы ее в прошлом году спалили. Там душманы прятались.
- Так и спалили целиком?
- А что делат ь? Приказ был. Да и по другому трудно было бы выкурить этих сволочей оттуда. Людей потеряли бы. Все в деревне за них были.
"Чего же воевать против них, если вся деревня за них? Конечно, отсталые элементы в деревне не понимают каких благ несет им коммунизм", - подумал Самир, но конечно не высказал это вслух.
Но тут к нему подошел прапорщик Загороднюк. Он буд-то уловил колебания на лице Самира.
- Жалеешь их? - спросил он.
- Кого - душманов или жителей деревни?
- Они все заодно. Нечего их жалеть, солдат. Своих жалеть надо.
- Я жалею, да и вообще людей люблю.
- А мы не любим?
- А чего вы, товарищ прапорщик, отделяете меня от остальных.
- Ты всегда непутевые разговоры ведешь. Такие как ты потом раз - на их сторону переходят .
