Александр Сидоров - Поднимите мне веки, Ночная жизнь ростовской зоны - взгляд изнутри
Савелкин молчит.
- До тебя мы с "красными" спокойно жили. Они свое крутили, мы - свое. Хочешь срок тихо добить - держи свою борзость на привязи. А ты что творишь, гаденыш? Хочешь мужиков пустить под "красный пресс"? У нас в год столько докладных не писали, как с тобой за неделю! Да хоть бы мозги напрягли! А то телегу накатал твой Чернышев - "по факту обнаружения у осужденного Афонина хлебных крошек в целлофановом пакете, где лежал хлеб". Передай ему, что в другой раз в том пакете найдут его яйца всмятку!
Дальше поехали. Другое животное, Меркулов, вчера сделал замечание Косте Мухе за то, что тот "уже четыре дня не брил шею". А что вы за шмон устроили по тумбочкам? Андрюху чуть не "трюманули" за то, что в его "гараже" нашли марки для конверта. Конверты, смотри ты, хранить можно, а марки - нет! А Криворучко, твой завхоз? "Пищевка" у него по полчаса работает, народ свою хавку пожрать не успевает, она там гниет! Ну, что скажешь?
Савелкин сосредоточенно стирает с лица остатки заварки.
- Чего молчишь, командир? Расскажи про "наезды на овец".
- Какого ты до меня прибодался?! - срывающимся голосом восклицает старшина. Внутри у него все горит от стыда и обиды, от перенесенного унижения. Но ему хочется. Несмотря ни на что, "сохранить лицо", и он пытается сдержать истерические нотки. - Я при чем? Есть председатель совета коллектива!
- Слышь, ты, жентельмен красивый, ты кончай мне по ушам гулять! С этим председателем у нас проблем не было, покуда ты не появился! Твоя это возня мышиная. И макли ты тут крутишь, а не он. В общем, так: три минуты тебе привести себя в божеский вид, утирайся - и пошел вон отсюда. Еще раз повторятся твои штучки - я с особого пришел, уйду на тюремный. "Мочить" тебя не буду, я старый жулик, "мокруху" не уважаю. Но инвалидом сделаю. На всю жизнь. Будешь лежать и в потолок поплевывать, будут тебя кормить манной кашей и "утку" выносить. Но не каждый день. Каждый день выносят из-под тех, кто платит. А тебе чем башлять? Ты ж голожопый, как павиан.
Савелкин поднимается, отряхивается и уходит, втянув голову в плечи.
- Ну как, дядя Коля, сыграли в шахматишки? - весело спрашивает Алихан, заходя в каптерку. - Что-то он притруханный вышел.
- Ферзь рубит - пешки летят, - философски замечает Тайга. - С шахматами закончили, пошли до катрана.
"Катран" - место в бараке, где "братва" перекидывается в картишки. "Катает", говоря по-местному. Или - "колошматит". Лучшее время, понятно, ночь. Днем кто ж позволит?
Играют в "веселом углу", у "черных", то есть у блатных, на одной из кроватей. Когда сюда подходят Тайга и Князь, на "катране" царит необычная тишина. Это настораживает. Во время игры, как правило, страсти накаляются, эмоции хлещут через край. Всевозможные подколки и издевки входят в арсенал хорошего "исполнителя", как называют опытных картежников. Умение вывести противника из себя, но сделать это "технично", тонко - ценится в арестантской среде чрезвычайно. А уж среди картежников - тем более. Зачастую это - половина победы. А вспыхнет соперник, поддастся на провокацию, бросится на тебя - ему же хуже. Ответит по всей строгости. Нервишки не в порядке - лучше "шпилевом" не заниматься.
- Шо такое, господа сидельцы? - с усмешкой вопрошает "смотрящий". Зону объявили неигровой? Чи траур по хозяйской теще?
- Мужички у тебя сволочные, Тайга. Фуфлыжное племя.
Тот, кто это произнес, поворачивается к старому каторжанину лицом. Это Воас - один из "быков" "положенца" зоны, Слоника. Сам Слоник со своими располагается в третьем отряде. Молодой блатарь из породы молодых, хамовитых уголовников, и ребят вокруг себя собрал таких же.
- Алихан, дорогой, что же ты не сказал, что у нас гости? - ровным голосом произносит Тайга, как бы пропуская мимо ушей вызывающую реплику Власа. Но те, кто знает "смотрящего", по тону понимают: гость уже нарвался на неприятности. Понимает это и Князь.
- А чего предупреждать? - лениво сквозь зубы цедит он. - Завтра мужикам по-новой локалку заваривать. Что, у себя в отряде не с кем шпилить? Или свои на катран не пускают?
- Ты метлу привяжи! - взрывается Влас. - Где хочу, там играю! А если ваш "пассажир" через пять минут десять тонн на кон не кинет - "фуфлом" расплатится!
Он тычет грязным коротким пальцем в верзилу с обвислыми ушами и растерянным лицом печальной лошади. Это - слесарь гаража зоны Таранкин.
- Стало быть, он тебе вкатил десять штук? - интересуется Тайга. И, обращаясь к слесарю, укоризненно замечает: Валера, я ж тебя предупреждал на катран ни ногой! Тебе даже в дочки-матери нельзя играть. Масла в башке на один бутерброд!
- Короче, платить будем? - грозно наступает Влас.
- Тише, тише, - успокаивает Тайга. - Ты не дома. Боговать будешь у себя в бараке. Здесь ты никто, и зовут тебя никак.
- Да я от Слоника! - кипятится Влас.
- Да? И шо он мне хотел передать?
Влас спохватывается что "загрубил": Слоник тут, конечно, не при чем. Его имя выскочило у блатаря непроизвольно, просто "для авторитету", "для понта". Но что вылетело, того уж не поймаешь.
- Когда надо будет - передаст!
- Значит, ничего? А ты "передаст", "передаст"...
Барак взрывается от хохота. Все прекрасно знают анекдот насчет "Ты сам - передаст!". Но "предъявить" Тайге Влас ничего не может. Тот просто "отмажется": дескать, повторил его же слова, попенял на пустословие...
Гость сидит красный от бешенства. Он не знает даже, что ответить. А Тайга продолжает, обращаясь к Алихану:
- Так что же здесь делает этот красавец?
- К землякам пришел, наверное, - подыгрывает Князь.
- Мало ли земляков; мы все земляки, по одной Земле ходим. Ты с каких краев будешь? - спрашивает Тайга Власа.
- Какая разница...
- Один ебет, другой дразнится! Я, к примеру взять, елецкий. И не стыжусь. Слыхал, небось, что Елец - всем ворам отец? А у тебя, получается. Как у труболета - ни Родины, ни флага?
- Да с Кацапетовки он, - отзывается кто-то из темного угла. Московский.
Московских в зонах почему-то не любят. Как и питерских. Видимо, сказывается всегдашняя смутная неприязнь провинции к столице. Для Тайги это - еще один козырь.
- Москвич... - бросает он куда-то в неопределенность. - Москвичи, москвичи, на хуй лезут, как сычи. Вот такой у нас фольклор, - неожиданно и как бы извиняясь, сообщает он, но обращается опять-таки не к Власу, а ко всей почтенной публике. Дескать, не в обиду сказано, а так, для общего кругозора.
Подобного Влас стерпеть уже не в силах.
- Ты, падло полосатое! - орет он, бросаясь на "смотрящего".
И тут же оказывается на полу с вывернутыми руками.
- Пустите, вы, волки! - хрипит он. - С вас за все спросят, за все!
- Тут он прав, господа арестанты, - обращается Тайга к зэкам. - За все надо спрашивать. По понятиям. Шо у нас здесь, одесский цирк? Каждый кувыркается. Как хочет, вякает, что в голову взбредет.
В спальном помещении уже собралась толпа. Большая часть осужденных давно забыла о телевизоре. Какой там секс, когда рядом порнуха!
- А по понятиям, господа арестанты, - продолжает Тайга, - Влас имеет с Валеры десять тонн. Карточный долг - долг чести. Да отпустите вы парня, чего вы ему ласты покрутили?
Гостя отпускают. Он стоит злой, взъерошенный и хмурый.
- Есть у тебя чем рассчитаться, Валера? - спрашивает Тайга.
Растерянный Валера только хлопает кобылячьими глазищами.
- Тогда, конечно, придется подставить попу, - констатирует "смотрящий".
Валера бледнеет, хотя в темноте это незаметно. В толпе проносится недоуменный ропот.
- Ну, получай, что причитается, - обращается Тайга к Власу.
Тот настороженно и выжидающе смотрит на каторжанина. Понимает: это лишь увертюра.
- Шевелись! - подбадривает Тайга. Время пошло. Мы тебя. конечно, не торопим, но и ты нас пойми. Нам ведь тоже кое-что причитается получить. С тебя.
Влас невольно отступает на шаг - и упирается спиной в стену из зэков.
- А как же ты думал, братка? - задушевно растолковывает дядя Коля. - За базар отвечать надо. Закосорезил ты, Москва. Закосорезил... Вообще-то я человек незлобливый. Если бы ты просто на меня отвязался, я бы, может, и простил. Ну, спросил бы для порядку. Как говорится, дал бы почувствовать братскую руку, отпустил бы хорошего "леща"... Но ты ведь "полосатую масть" офоршмачил. Народ не поймет. Придется и тебе становиться на четыре кости. И будет у нас завтра на зоне на две девочки больше.
Наступает тягостное молчание.
- Тайга! - вдруг начинает жалобный скулеж слесарь-должник. - Тайга! Ну давай решим как-нибудь по-мирному!
- Не надо было судьбу дрочить! - зло обрывает Тайга. - "Как-нибудь"! Вот сейчас и узнаешь, как таких нибуть!
- Дядя Коля, в натуре, - заступается Алихан, - может, замять это грязное дело? Ну, ты простишь этого "быка", а он - Витюху.
- А меня кто - Господь простит? Уних с Таранкиным - личные разборки, а тут речь о чести каторжанской.
Но все уже понимают, чем закончится разыграный спектакль. В конце концов оплеванный москвич убирается из отряда несолоно хлебавши, без выигрыша, да к тому же принеся извинения "смотрящему" и арестантам за свой "косяк". Осужденные расходятся: кто спать, кто опять к "телеку", кто обсуждать случившееся.
