Израиль Меттер - Костер
- Чикаться еще, - сказал кладовщик. - Бей так. На баб у тебя силы хватает...
Работа шла с треском и грохотом, обломки разлетались по двору. Члены комиссии подбирали их и сваливали в кучу. Баянист Толик сбегал в кладовую за соляркой.
- Снизу, снизу поливай! - кричал кладовщик. - Куда ты, дуролом, сверху льешь?.. Серху они сами схватятся.
Он кричал громко, и все его движения были сейчас громкие, а лицо пылало отчаянным вдохновением.
Председатель комиссии учительница Рябова, свернув жгутом пучок газет, стояла неподалеку, рядом с директором Анной Григорьевной.
- По-моему, уже можно поджигать, - сказала Анна Григорьевна. Ей было неприятно, что во двор на этот грохот забредали поселковые жители.
- А с креслами как? - спросила Рябова. - В целом виде они не сгорят, дымить будут на всю округу. Они у вас на вате?
- Вряд ли на вате. Сейчас больше в ходу поролон. - Между прочим, сказала Рябова, - говорят, все эти поролоны вредны для нашего организма. Я, например, перестала носить нейлоновое белье - у меня от него происходят разные женские отклонения...
- Галя! - позвала Анна Григорьевна. - Сбегай, пожалуйста, за ножницами, надо распороть кресла.
Галя побежала в подвал, в мастерскую мужа-художника, он нагнал ее и велел: - Переодень платье. Выпялилась, как на праздник. - Петенька, сказала Галя, - это же старенькое, три года назад куплено... - Все сиськи наружу. Я сказал - переодень! Он отобрал у нее ножницы и, вернувшись во двор, стал кромсать обивку кресла.
Костер все еще не разжигали, хотя куча порубанных стульев была уже изрядной. Неподалеку стоял, накренившись в снег, нетронутый буфет. В зеркалах двух его створок стеклилось сейчас холодное зимнее небо и верхушки далеких сосен.
Киномеханик Костя, вспотевший от непривычно яростной работы, снял с головы меховую шапку и отер ею пот с лица.
- Анна Григорьевна, - сказал Костя, - давайте я хоть зеркала отвинчу. Вы посмотритесь в них...
К буфету шагнула Рябова и посмотрелась. В зеркале окантовалась до пояса молодая женщина с широким плоским лицом, румяная, старательно мелкозавитая. - Зеркало качественное, - подтвердила Рябова. Она понравилась себе и даже взбила рукой прическу. Незамужнее тридцатилетнее сердце учительницы сохло, и всю свою загустевшую от одиночества страсть Рябова оглушала общественной работой.
- Зеркало качественное, - еще раз установила она и отошла в сторону.
Анна Григорьевна тихо сказала: - Греха-то большого не будет, если мы их снимем. - Как хотите. Я лично не могу взять на себя такую ответственность.
- Долго вы там будете совещаться? - заорал кладовщик. - У меня поросенок с утра не кормленный...
Выручил художник. Кресла уже были вспороты, он подошел к буфету, тоже посмотрелся в зеркало, поправил на голове велюровую шляпу.
- Собственно, об чем дискуссия? - спросил художник.
- Я их бить не стану, - сказал Костя. - Не могу я их ничтожить...
Художник взял из его рук топор и, даже не размахиваясь, стукнул по одному зеркалу и по второму. Они брызнули лучами, не разлетаясь. - Путем, - сказал художник. Гора обломков была велика. Рябова разодрала газетный жгут и отдала половину Анне Григорьевне. - Вы зайдите с того конца, а я-с этого. Костер занялся тотчас. Сперва схватились не все обломки, вороватый огонь хитро перебегал по ним, выбирая, что повкуснее, - он облизывал солярку, краску, дымные острия пламени зацвели на ветру. Костер был безмолвным сперва, но потом залопотал, затрещал, рассказывая, как ему сытно жрется.
Небо почернело, во дворе стало темнее, жаркий свет пылал только здесь.
- Давай вали кресла! - скомандовал кладовщик. - Теперь пойдет.
Втроем они ухватили изрезанное кресло, подтащили его поближе и, с усилием размахнувшись, повалили его в огонь.
На полыхание и вонь костра во дворе поднакопились люди. У окраины поселка помещался Дом престарелых, вечерами они выходили подышать свежим воздухом. Забредя на огонь, престарелые держались во дворе кучно, группой.
Когда в огонь повалилось одно кресло и вслед за ним второе, самая дряхлая старуха - голова ее мерно подрагивала на неуверенной шее испуганно спросила:
- Батюшки, что ж это деется? Отечный старик, подволочил свои ноги поближе к костру, заслонил локтем лицо от жара и рассмотрел, что горит. От пальто на выпуклом животе пошел пар. Кладовщик ухватил старика за руку и потащил в сторону.
- Хроник!.. Сгоришь к чертям собачьим, а потом за тебя отвечай...
- И ответишь. За все ответишь. Стрелять таких надо по закону военного времени!
- А ты повернись ко мне задницей и расстреляй! С вашей пищи будешь заместо пулемета.
Кладовщик ожидал, что вокруг засмеются, но никто не рассмеялся.
Странное действие производил этот костер. Он околдовывал своим первобытным, библейским пламенем, призывая пещерную душу к разрушению, а душа добрая плавилась в огне, становясь еще жалостливее.
Директор Дома Анна Григорьевна, глядя на огонь, думала: "Хочешь сделать как лучше, а получается как хуже... "
Баянист Толик давно мечтал сочинить песню о своем поселке, и сейчас она зазвучала в нем: шумит сосновый бор, горят костры, подле них трудятся славные ребята.
Художник Лобанов думал, что нет здесь в поселке людей, понимающих его высокие запросы. Бежать надо отсюда в область... А платье это Галкино сегодня же изорву на тряпки, чтоб не заголялась перед коблами.
Киномеханик Костя думал, что, может, и получится уломать Тоську - хоть на выходные отдавала бы ему ребенка.
Учительница Рябова думала, что в роно надо поставить вопрос о классном руководителе девятого "А"- уж очень к нему липнут девочки, а он вдовец.
Кладовщик Федор Терентьевич, ни о чем не думая, украл два стула и теперь сожалел, что не припрятал еще два - никто б не хватился, столько их тут нарублено.
Участковый, заглянувший сюда на огонь, постоял всего минут пять, но успел подумать, что уголовное дело на буфетчицу надо бы завести, да неизвестно, как к этому отнесется начальник, может сказать - мало занимаешься профилактикой.
Бухгалтер Галя и сейчас еще продолжала любить своего художника, хотя понимала, что сегодняшней ночью он может оттаскать ее за волосы.
Водяночный престарелый старик рассуждал про себя, его спекшиеся губы узко разлеплялись в бормотанье:
- Раньше порядок был. Боялись потому что. Без страха народ не воспитать...
А все остальные престарелые, сбившись неподалеку от костра в кучу, хором думали, что жизнь свою они уже прожили, но никто из молодежи не желает прислушиваться к их советам.
