Борис Можаев - На пароме
- Паро-о-о-ом! - опять закричали с того берега.
- Скажи ты, какой нетерпеливый народ пошел, - сказал пастух. - Никакой выдержки. Что дети малые.
- А все оттого, что понимают об себе много, - отозвался старик.
- Работать лучше надо, а не рассуждать, - сказал Семен.
- А ты чего же не работаешь? - спросил старик.
- Я не паромщик.
- Дак вон, бери шест и становись. Ну, становись! - старик указал на паром.
Но Семен лежал на брюхе и не шелохнулся, покусывая травинку.
- А-а! То-то и оно. Все мы любим указывать, - торжествующе сказал старик. - А вот как самому стать за правило, так это брюхо болит.
- Паро-о-о-ом! - доносилось требовательно с того берега.
- Теперь они любят кнопки нажимать... А чтоб правилом махать - спина болит. Иной пастух теперь и кнутом хлопнуть не умеет, с палкой ходит. Пастух потрогал длинный ременный кнут, лежащий возле него.
- Ноне и пастуха норовят электричеством подменить, - сказал старик. Проволоку натянут, а по ней ток пустят. Корова носом ткнет - ей хлоп по носу!
- Электричество есть, а молока нету, - сказал пастух.
- Паро-о-о-ом!
- Зато теперь много полезных ископаемых, - возразил Семен.
- Это что за полезные ископаемые? - спросил старик.
- Ну, земные клады, про которые вы здесь толкуете.
- Земные клады не каждому даются, - сказал старик. - Работать надо, а не искать.
На спуске к реке загромыхала телега. Удившие ребятишки метнулись к ней с криками:
- Кино! Кино едет...
Невысокий парень в серой кепке с какой-то рыхлой сонной физиономией спрыгнул с телеги, взял под уздцы лошадь и стал заводить ее на паром.
- Вань, какую картину привез? - спросил Семен.
- "Дай лапу, друг", - нехотя ответил тот.
- Дак ты же эту лапу на той неделе привозил! - удивился старик.
- Есть еще "Вижу солнце", - сказал киномеханик.
- И солнце ты нам показывал. Да мы и без тебя видим его каждый день.
- А я виноват, если других нет?
- Как это нет? Скажи - другие разобрали, а тебе опять лапу сунули.
- Показать бы тебе Москву за эту лапу, - сказал Семен.
- Да идите вы!.. Что дают, то и везу.
- В этой жизни, Ваня, надо брать все самому, а не ждать, когда дадут... Закон! - наставлял Семен.
Лошадь на припаромке стала, заупрямилась.
- Н-но, травоядное! - тянул ее за обороть киномеханик.
- У нее двигатель под хвостом, как у ракеты. Ты ее под хвост ширни! скалил зубы Семен.
- Да иди ты!..
Наконец телега отгромыхала по бревенчатому настилу, и старик отвязал чалку. Киномеханик, въехав на паром, снова уселся на телегу.
- Помог бы паром столкнуть, - сказал старик, упираясь шестом в берег.
- У меня государственное имущество, - ответил киномеханик важно. - Куда ж я от него?
- Его что, лошадь съест, твое имущество?
- Давай, дед, упирайся! - крикнул Семен. - Крепи союз труда и обороны.
- Обормот, - выругался старик.
По берегу от дальних домов вьюном сбегал мальчишка.
- Ну, что? Придет Любка? - спросил его Семен.
- Ее там нет.
- А где ж она?
- Не знаю. Наверно, на станах.
- Плохо дело! Приказ надо выполнять до конца. Сбегай на станы, разузнай и доложи мне! Ну, не в службу, а в дружбу.
- Это уже не дружба, дядь Семен, а работа. А за работу деньги платят.
- Ого! Силен бродяга... А между прочим, резон. - Он достал из кармана двугривенный. - На, в кино сходишь. Стоп! - остановил он мальчика. - Давай лучше так: сбегай в магазин, принеси мне поллитру. Вот тебе деньги... И закусь - банку джема. А Люба сама придет.
Любка появилась с другого берега. Она так же стояла посреди парома и равнодушно глядела, как старик, вихляя телом, натужно сипит и шлепает по воде своим правилом. Наряд на ней был самый будничный - выгоревшая в синеватый горошек кофточка, да коротенький зеленый сарафанчик, да синие полукеды на босую ногу. И в одежде, и в ладной ее, крепко сбитой фигурке с маленькой неразвитой грудью было что-то еще детское, - и круглое личико ее исшелушилось на скулах и носу, как у школьницы, и волосы заплетены в косы. И только руки ее были полные, сильные, с налитыми от работы, красными пальцами.
Семен встретил ее пьяной ухмылкой, он поднял с земли поллитру водки, уже наполовину выпитую, и сказал:
- Салют!
- Тебе чего?
- Как чего? Тебя. Вот, за твое здоровье пил... Вдвоем со сваей. Об настил чокался, - он ткнул бутылкой в сваю.
- Оно и видно, что чокнутый, - сказала Любка, пытаясь пройти по настилу припаромка.
Семен встал, растопырил руки, загородив ей дорогу.
- Не дури! Мне на дойку пора.
- Обождут твои коровы.
- Еще чего? Думаешь - все бездельники, как ты.
- Ишь ты, какие мы важные! - Семен покрутил руками.
- Эй, обормот! Не видишь - человек занят? - сказал старик.
- Ты не туда смотришь. Ты вон куда смотри. - Семен указал старику на другой берег, где появился грузовик, но дорогу Любке уступил.
Она поднялась на берег. Семен догнал ее и обхватил сзади, облапив ее грудь, тяжело дыша ей в ухо.
- Отпусти!
- А что мне за это будет?
- Ты только об этом и думаешь...
- А ты об чем?
- Сказала б я тебе...
- Скажи.
- Отстань... ну! Вон люди смотрят.
- Иди ты!
- Дурак! - Она, упершись ему локтями в живот, с трудом вырвалась.
- Ну чего ты, чего? - забормотал он, подступая к ней снова и ловя ее за руки.
- Пусти, слышишь! Не то закричу...
- Кричи.
- Дядь Ва-а-нь!
- Ты чего, очумела? - опешил Семен, отступая.
- Ах ты, трус! Ах ты, мерзавец!..
Любка, раскрасневшаяся не то от гнева, не то от борьбы, вдруг ударила его наотмашь по уху.
- За что?
- За все.
- Бей еще!
- Другие добавят, - Любка пошла прочь.
- Может, все-таки пояснишь? - догнал ее Семен.
- А тебе непонятно?
- Допустим.
- Ты когда вернулся, что говорил? Устроюсь на работу - поженимся...
- Как же мы поженимся, если я не работаю?
- Так поступай на работу!
- Здесь, за семьдесят рэ? Нет, это не для меня.
- Ну, поедем в город...
- В общежитие, что ли? - усмехнулся Семен.
- Для чего же ты говорил? Для чего?!
- Мало ли что говорят.
- Вот именно... Язык без костей. Потешил - и пошел дальше. Ступай! Переживем. - Любка отвернулась и стала глядеть в землю, оглаживая носком дорожную пыль.
- Ты думаешь, я так, для забавы? По расчету, да? Эх ты... Я сам ничего не знаю.
- Пора знать. Ходишь, как бык в загоне, только землю топчешь. Хоть бы людей постыдился.
- А что мне люди? Может, у меня душа не лежит к этим местам. Не хочу я вилами навоз выкидывать от чужих коров.
- Заведи свою.
- Я про дело говорю. Ноне к коровам пошлют, завтра - к свиньям. А я хочу сам выбирать, делать что по душе. Поняла? Может, мне другие горизонты нужны. Размахнуться.
- Вот и ступай, размахивайся. Ищи свои горизонты.
- Ладно, - он снова потянулся к ней руками.
- Отстань! И не приходи больше на станы...
- Ты что ж там, одна, что ли? - криво усмехнулся Семен.
- Эх ты, кобеляка бесстыжий! Только приди - головешкой всю твою щетину спалю.
Поздно вечером старик паромщик сидел возле костра и ел уху. Его неуклюжий паром притулился темной глыбой к берегу. А с той стороны долго и настойчиво кричали:
- Паро-о-ом! Паро-о-ом!
Старик ел уху и ворчал себе под нос:
- И чего ты надрываешься... Пока не съем, никуда я не поеду.
- Хлеб-соль, дядь Иван, - раздалось из темноты.
Старик отвернулся от огня и с трудом разглядел пешехода. Это был Семен.
- Хлеб-соль, - повторил тот, подходя.
- Ем, да свой, а ты так постой, - ответил старик.
- А кто там орет, с того берега?
- Паро-о-о-ом! - раздалось оттуда.
- Кто его знает, - ответил старик. - Вроде бы знакомый голос, да никак не признаю.
Послушал и Семен.
- Нет, что-то не узнаю.
Он присел к котлу и бесцеремонно взял ложку.
- Куда! - сердито сказал старик.
- А стаканы-то есть? - спросил Семен, вынимая поллитру.
Старик молча наблюдал, как тот зубом сорвал металлическую пробку и, отхлебнув глоток, подмигнул старику.
- Найдутся. - Старик выплеснул чай из кружки и подал ее Семену, потом достал из мешка стеклянную банку.
Семен разлил водку.
- Ну, будем здоровы!
Старик выпил, крякнул и снова прислушался.
- Паро-о-ом! - неслось с той стороны не так уж громко.
- Нет, чужой, - сказал старик и пододвинул Семену рыбу.
Несколько минут они ели молча. И когда на той стороне совсем затих голос, Семен встал, отряхнулся и обтер руки носовым платком.
- К Любке? - спросил старик.
- Ну!
- Паром не погоню.
- А я на лодке.
Старик встал и крикнул на тот берег:
- Э-эй! На перевозе. Лодкой управлять умеешь?
- Уме-е-юуу! - раздалось оттуда.
- Ну, тогда поезжай, - сказал старик и сунул Семену весло.
1971
